Знак Гильдии
Шрифт:
«Ведьма!» – вспомнился Айрунги крик рыбака. Ой, ведьма...
А она заговорила, и в мурлыкающем голосе зазвучали те же коварно-зазывные нотки, что и у Айрунги:
– Да что угадывать, не маленькая. Знаю, что такой садовод делать примется, если решит, что он в садике хозяин. Так за чем же дело стало? Мой господин хочет поиграть во владельца садика? Мне такие игры тоже нравятся.
Не ожидавший такого напора Айрунги опешил. Но лишь на мгновение. С бьющимся сердцем он двинулся к красавице.
А та подпустила его шага на три, гибко склонилась,
– Вот! Внизу родник. Под крапивняк – два ведра, под остальные – по ведру. Лучший способ почувствовать себя хозяином сада!
И дерзко улыбнулась.
Неизвестно, какой реакции ожидала девушка от зашедшего в ее заветный уголок чужака, но ошарашить гостя ей не удалось. Айрунги ценил в людях чувство юмора и наглость, поскольку сам обладал этими качествами. Он рассмеялся и протянул руку к ведру:
– Показывай, где спуститься к роднику. Потом проводишь до дворца, ладно?
«Ведьма» на миг растерялась, затем превратилась из коварной соблазнительницы в веселую девчонку и ответила:
– Договорились! А к роднику – вот она, тропка...
Уже начав спускаться, мужчина обернулся:
– Кстати, у вас на Эрниди имена в ходу? Ну, такие словечки, которыми ребенка в детстве отец обзывает? Я, например, Айрунги Журавлиный Крик. Из Семейства Заркат. А как зовут самую вредную эрнидийскую ведьму?
– Если самую вредную, то Шаунара Последняя Листва, – охотно ответила девушка, переставая быть незнакомкой. – Из Семейства Тиршилек.
– И с тех пор, как Эрниди возник из вод, Морской Старец держит его меж ладонями, не дает опуститься на дно. А дочь его, милостивая дори-а-дау, жемчужина среди своих прекрасных сестер, гонит косяки рыбы в ваши сети. Вот они, истинные боги, что всегда рядом с нами, им любовь и благодарность наша.
Громкий, разборчивый шепот шел из глубокой расселины, словно говорила скала... нет, сам остров напоминал людям, кому они обязаны своим гранитным прибежищем, своим гигантским кораблем среди бушующих океанских волн.
Каждое слово доходило до сердец людей, стоящих на краю обрыва, над бьющим о скалы прибоем.
Юнфанни вздохнула, рассеянно тронула на лбу густой мазок ритуального рисунка – не стерлась ли краска?
Шепчущий прав. Разве можно поклоняться богам, которых нельзя увидеть, у которых даже имен нет, словно у Отребья! А древние боги не только могущественны, они прекрасны, легенды об их деяниях завораживают! Кому это и знать, как не ей, сказительнице, с юности желанной гостье у любого очага – от рыбачьего до королевского. А сейчас, когда она замужем за хозяином трактира, ее дар идет на пользу делу, привлекает гостей в «Смоленую лодку».
– Мы – Дети Моря, – продолжал голос из расселины. – Не только королевская семья – все мы потомки дори-а-дау. Не родные, так приемные. Любящие и любимые.
Да, подумала Юнфанни, и это верно. До сих пор рыбаки тайком
– Но поклонение вере предков еще не значит, что надо обижать жреца Безымянных. Глупая шутка – засунуть его вниз головой в бочку из-под соленой рыбы. Это не радует Морского Старца и его милосердную дочь!
– Это вам говорится! – улыбнулась Юнфанни братьям-рыбакам. Те мрачно отвернулись. Ничего не скажешь, Шепчущий имеет над ними власть.
А ведь неизвестно даже, кто таков Шепчущий. Кто с ним знаком? Кто его видел? По голосу не понять, мужчина это или женщина... пожалуй, все-таки мужчина. И ведь сумел, не показываясь никому на глаза, сплотить, объединить и подчинить себе Детей Моря!
– Дори-а-дау простит вашу выходку, – продолжал голос из расселины, – но впредь будьте осторожны. Не забывайте, что король преследует нашу веру, жрец требует от него решительных мер, а новый дарнигар из кожи лезет, чтобы переловить и отправить в изгнание Детей Моря. Конечно, если бы ему это удалось, Эрниди обезлюдел бы, ибо каждый островитянин в душе поклоняется дори-а-дау и ее могущественному отцу... А сейчас опуститесь на колени и обратите свои просьбы к Морской Деве!
Юнфанни рухнула на колени над обрывом, простерла руки к темному прибою:
– Добрая хозяйка моря, помоги! Меня мучают боли в голове... по утрам встаю, словно совсем не спала... и на душе сумятица. Ведь я чту твой дар, твою пещеру – а вынуждена смотреть, как чужеземцы за деньги пользуются тем, что ты подарила только нам, эрнидийцам. И не просто смотреть... я трактирщица, живу за счет этих приезжих! Сердце не в ладу с головой – помоги, подскажи, дори-а-дау!
Волнение подкатывает к горлу, становится трудно дышать. Чтобы не потерять сознание (так было однажды), женщина заставляет себя отвлечься от молитвы и незаметно оглядывается. Рядом, стоя на коленях, тихо бубнят братья-рыбаки. Прислушиваться незачем: молят об улове. Что-то шепчет помощник смотрителя маяка. Тоже не секрет: влюблен в дочку Юнфанни, вымаливает ее себе в жены. Хрен ему, голодранцу, хоть и брат по вере!
– А теперь, – негромко начинает Шепчущий (и с первых его слов все прерывают свои мольбы), – принесем морской госпоже наш скромный дар и нашу огромную любовь!
Один из рыбаков поднимается на ноги. Старший брат или младший? Оба нанесли на лоб и щеки одинаковый сине-белый узор «даруй удачный лов».
Сама Юнфанни долго колебалась, какой рисунок избрать. Слишком неопределенным, хотя и мучительным было ее состояние. Наконец остановилась на черно-красном узоре «избавь от ночных страхов».