Знак шпиона
Шрифт:
Этот орешек чекистам не расколоть. Дьякова можно убить, но разговорить его невозможно.
В шесть вечера Медникова выдернули из камеры. В следственном кабинете за письменным столом сидел подполковник Беляев.
– Это не допрос, – сказал он, когда конвой вышел. – Просто хотел задать тебе пару вопросов, без протокола.
Он бросил на стол пачку сигарет и зажигалку.
– Ты ведь знаешь, что твоя дача сгорела. На участке нашли труп. Что это за человек? Хотели бы выяснить его личность. С твоей помощью.
Медников, прикуривая сигарету, чуть не рассмеялся.
– Бомж какой-нибудь без имени и фамилии, – пожал плечами Медников. – Ночью на даче мне не спалось. Я вышел из дома, чтобы пройтись вдоль речки. Я там гуляю, если не спится. Когда вернулся, дома и машины уже не было. Смотреть на этот ужас – было выше моих сил. Я просто развернулся и ушел. Этот дом я сам строил, по доске, по гвоздику… И вдруг какая-то тварь в мое отсутствие забирается туда. Видно, за бутылкой и харчами полез, скотина. Ну, и пожар устроил. Я сам виноват. Оставил заднюю дверь открытой. Нет, не могу об этом вспоминать.
– Понятно, – кивнул Беляев. – А меня спросить ни о чем не хочешь? Ну, почему тебя задержали? Почему ты здесь, а не дома?
– Сергей, я ведь не мальчишка. Задержали, значит, есть причины. У нас с тобой разговор без протокола. Вот появится следователь, все мне объяснит, предъявит постановление. Задаст вопросы. А я помогу следствию. Не собираюсь строчить жалобы, закатывать сцены или вскрывать вены алюминиевой ложкой. Разберемся во всем по-мужски, спокойно, обстоятельно.
– Это мне нравится. Ну, то, что ты сам хочешь во всем разобраться. Следствию помочь. Послезавтра во второй половине дня приедет твой следователь. Говорят, он толковый мужик.
– Хорошо. Не люблю дураков. Сергей, мы с тобой были приятелями. Надеюсь, ими и останемся. Когда все это закончится.
– Возможно, завтра я снова загляну на минутку. Ну, если получится. Если выкрою минутку.
– Буду ждать.
Беляев минуту помолчал и сказал:
– Если хочешь, забери сигареты с собой.
– Спасибо, – кивнул Медников. – Как там Люба? Держится?
– Она в порядке.
– Ей будет нелегко без меня. Некому присмотреть за ней. Пьющий человек с его проблемами никому не нужен. Сам знаешь, я все сделал, чтобы вытащить её из стакана с водкой. Без меня она давно бы пропала.
– Знаю, – ответил Беляев и вызвал конвой.
Медников, заложив руки за спину, шел по тюремному коридору и с трудом сдерживал рвущийся из груди смех. Спасибо Беляеву, позабавил на сон грядущий. Все-таки он редкая зануда и тупица.
Глава двенадцатая
Поселок в пригороде Мадрида. 3 ноября.
Время близилось к пяти вечера. Тишина стояла такая, что, кажется, можно было услышать мух, жужжащих возле свалки, устроенной на развилке дорог у выезда из поселка. Жители одноэтажного дома, обнесенного глухим забором из песчаника, казалось, наслаждались сиестой, потому что два часа послеобеденного сна для испанца такое
Этот дом пару лет назад приобрел Нестеров, оформив покупку на подставное лицо. Время от времени здесь останавливались какие-то люди, по виду иностранцы, средней руки бизнесмены, приезжающие в Мадрид по делам и не желавшие тратиться на отели. На первом этаже находилась большая гостиная, просторная кухня, два кабинета, комната отдыха, ванная, на втором этаже две спальни, по периметру дом огибала широкая летняя веранда. Обстановка самая простая, без излишеств и роскоши. Под домом располагался гараж на два автомобиля, небольшой винный погребок и ружейная комната.
Именно гараж Колчин выбрал для допроса Дьякова. Помещение просторное, прохладное с бетонным полом и смотровой ямой. Из обстановки старый письменный стол, несколько плетеных кресел, под потолком пара узких прямоугольных окон, которые давали слишком мало света, поэтому пришлось включить люминесцентные лампы. Дьякова усадили в кресло за стол, лодыжку левой ноги пристегнули наручниками к цепи, другой коней которой прикрепили к ножке верстака. Цепь была довольно длинной, Дьяков при желании мог ходить в углу гаража или, снимая крышку с большого металлического ведра, заменявшего парашу, справлять в него малую нужду. На стол поставили стакан и графин с водой с разведенной в ней марганцовкой.
Раны Дьякова в полости рта продолжали кровоточить, язык, слизистая оболочка щек и небо, распоротые лезвием бритвы, распухли, покрылись белым нездоровым налетом. Утром он принял лошадиную дозу антибиотиков, но раны, кажется, начинали гноиться. Лицо, опухшее от побоев, превратилось в один огромный синяк, отливавший синими, багровыми и черным оттенками. Картину дополняла надвое рассеченная верхняя губа, края которой попадали в беззубый рот, вылезали из него, шлепали по языку. Дьяков говорил медленно, с усилием, делал долгие паузы, он выдавливал из себя слова буквально с кровью.
Колчин, устроившись в низком плетеном кресле, положил ноги на кривой деревянный ящик и терпеливо слушал. Напротив стола он укрепил на штативах две аналоговые видеокамеры, которые вели непрерывную съемку допроса. Когда лента подходила к концу, Колчин вставлял новые кассеты, нажимал кнопки, и допрос продолжался. Особых успехов не было, беседа, застряв на одном месте ещё два часа назад, не сдвинулась ни на сантиметр, но Колчин не надеялся на скорый результат.
– Когда и при каких обстоятельствах ты познакомился с Медниковым? – этот вопрос Колчин задавал уже во второй раз.
Дьяков налил в стакан воды с марганцовкой, отхлебнул, прополоскал рот, выплюнул жидкость на пол. И вытер рот платком, уже пропитавшимся кровью и слюной.
– Я уже говорил, что точно не помню. Мы вместе работали в ФСБ. Какое-то время. А потом меня вышибли из конторы. Выбросили на улицу. С тех пор мы виделись один раз. В каком-то кабаке.
На этот короткий ответ Дьякову потребовалось пять с половиной минут.
Колчин не спешил с новым вопросом. Стало тихо. В углу на высокой подставке стрекотал вентилятор, перемалывая воздух своими кривыми лопастями. Где-то за окном голосистая птичка пела о том, что человеческие печали не утолить ни любовью, ни смертью.