Знак темной лошади
Шрифт:
Первым делом они выкупались, потом разожгли костер, заварили в котелке чай, затем, после роскошного завтрака, устроенного прямо на песке, вдоволь позагорали.
Вечером следующего дня, когда солнце вплотную подошло к краю озера, Анри по пустой улице двинулся к центру деревни. Он знал, что деревенский праздник, длившийся два дня, сегодня вечером заканчивается. Место на центральной
Наконец дверь, ведущая внутрь, открылась. Из двери выглянула старуха в живописных тряпках; выплеснув что-то наружу, она посмотрела на него довольно дружелюбно. Улыбнулась:
— Добрый вечер, месье.
— Добрый вечер.
— Наверное, вам интересно, что там делается?
— В общем, да. — Он сказал это скорее из вежливости. Особого желания увидеть деревенские танцы у него пока не появилось.
— Ясное дело, сейчас вам туда никак не пройти, да?
— Верно, не пройти.
— Месье, вы можете войти в дом. Прямо в дом.
— Прямо в дом? — Он опять сказал это только из вежливости.
— Да. Постойте немного в комнате, я потом покажу, как пройти на площадку.
Войдя вслед за мгновенно куда-то исчезнувшей старухой в хижину, Анри услышал за плетеной перегородкой возбужденные женские голоса. Всю обстановку комнаты составляли лишь плетеное кресло и стол, на котором стояло большое зеркало и был разложен набор для грима.
Старуха, появившаяся вскоре, сказала кому-то, кто стоял за дверью:
— Ксата, сюда пока нельзя, здесь мужчина.
— Зуфата, ради бога… Какой еще мужчина…
Первое, что почувствовал Анри, увидев вошедшую в комнату девушку, было удивление, что в мире — в любом, в черном, в белом, в красном, в каком угодно — может быть такая красота. Такая ослепительная, спокойная, ясная, простая.
Мельком взглянув на него и как будто задумавшись о чем-то, девушка сказала:
— Зуфата, ты не забыла о моем выходе?
— Сейчас, Ксата, сейчас. — Старуха исчезла.
Прикрыв за ней дверь, Ксата бросила, взглянув на Анри:
— Месье, простите, я вошла неожиданно.
— Что вы, я сам виноват, я сейчас уйду.
Он еще не понимал, что произошло, — так он был потрясен красотой девушки. Придвинув кресло и усевшись перед зеркалом, Ксата сказала с улыбкой:
— А я вас знаю, вы приезжий. Вы сын Нгалы Сиссоло, да?
— Да. — Спохватившись, Анри чуть поклонился. — Меня зовут Анри Дюбуа.
— Меня Ксата Бангу. —
— Нет. — Только сейчас он заметил, что на ней широкая цветная накидка, расшитая пестрыми узорами.
— Я ритуальная танцовщица. Вам эго что-нибудь говорит?
— Нет.
Закусив губу и взяв кисточку, Ксата сделала несколько мазков. Вздохнула:
— Ритуальная танцовщица — это девушка, которая дает обет безбрачия. Понимаете?
Ему показалось, что она говорит с ним как с маленьким. Помедлив, он ответил смиренно:
— Понимаю.
— И на которую мужчина может смотреть лишь в момент, когда она танцует.
— Вы хотите сказать, я должен сейчас уйти?
— Вообще-то да… — Ксата продолжала гримироваться. — Но теперь уже поздно. Так что если есть охота — стойте.
— Спасибо.
— Да и сейчас все эти обычаи давно уже не соблюдаются. А мне с вами будет не так скучно.
— Хорошо, я буду стоять.
Довольно долго Ксата, склонившись к зеркалу, раскрашивала лицо так, будто его здесь не было. Вглядываясь в ее лицо, Анри подумал, что ей около пятнадцатишестнадцати, у нее были пухлые, нежные, доверчивобеззащитные и вместе с тем упрямые губы, маленький, с легкой горбинкой нос, матово-коричневые скуластые щеки и огромные глаза, в которых странным образом уживались одновременно испуг и уверенность. Короткими отточенными движениями Ксата подносила к щекам то кисть с ярко-желтой охрой, то белила, то древесный кармин. Движения ее рук были почти незаметны, тем не менее на ее лбу, шее, щеках, подбородке скоро возникли яркие круги и извилистые полосы.
— Вы, наверное, смеетесь над нашей деревней? вдруг спросила она.
— Я? Почему?
— Вы же парижанин…
— Да нет, я совсем не смеюсь. Наоборот, мне здесь очень нравится.
— Да? — Она снова занялась гримом. — Вы знаете, как я буду танцевать?
— Нет.
— У меня последний выход. — Тронув ваткой нос, Ксата отложила ее в сторону. Оценивающе оглядела себя. — Я буду ню. Сброшу накидку и останусь в чем мать родила. Единственное, что на мне будет, — ниточка с бахромой на бедрах. Наверное, в Париже к этому не привыкли, да?
Анри решил промолчать. Подняв на него глаза, Ксата улыбнулась:
— Анри, вы находитесь здесь слишком долго. Проходите вот в эту щель.
— Зачем?
— Затем, что вы выйдете как раз к площадке. Там вам все будет видно.
— Мы сможем еще увидеться потом?
— Не знаю. Я ведь предупредила, в обычной жизни я не должна встречаться с мужчинами.
— И все же, Ксата, я бы очень хотел вас увидеть.
— Все, Анри, идите. Вы мне мешаете.