Знак убийцы
Шрифт:
— Спасибо за лестную оценку его труда. Когда я поймаю этого негодяя, то передам ему ваши поздравления. Ну а остальное?
Барнье недоумевающе посмотрел на Русселя. Он уже тоже потерял голову?
— Что — остальное, комиссар?
— То, что оставалось от тела, черт возьми! Где это?
— Вы хотите сказать — внутренности и…
— Да, но давайте без подробностей…
— Понятия не имею. Мы ищем.
Комиссар Руссель в ярости взмахнул рукой. Ищут… Он четыре дня только это и делает… Допрашивает людей, которые ничего не видели, ищет невидимые улики… Начальство ему заявило, что если он не
Лейтенант Вуазен между тем допрашивал Питера Осмонда. Американец отвечал на его вопросы односложно. Да, он хорошо знал Лоранс Эмбер. Да, он расстался с ней этим утром, около восьми часов. Нет, у него нет ни малейших предположений, кто убийца. Да, у него есть алиби, отец Маньяни может засвидетельствовать, что они почти весь день провели в разговорах в зале Теодора Моне. Он упомянул мимоходом о стычке между Лоранс Эмбер и Серваном. Но когда обнаружили тело Лоранс Эмбер, Сервана видели в другом конце «Мюзеума», около галереи геологии, и это в какой-то мере отметало подозрения.
— Приведите ко мне этого Сервана! — крикнул комиссар Руссель. — Я хочу сам допросить его. Что же касается вас, профессор Осмонд, то попрошу вас пока оставаться в пределах досягаемости французской юстиции!
Американский ученый поднял голову:
— Простите?
— Не хочу вас обязывать, — продолжил комиссар, — но я отмечаю, что преступления следуют одно за другим с тех пор, как вы приехали в «Мюзеум». Вы не будете отрицать, что такое совпадение заставляет задуматься.
Питер Осмонд рывком вскочил и закричал:
— What are you saying, bastard? [56] Вы считаете меня способным на такое?
— Спокойно! — крикнул Руссель. — Мы продолжим этот разговор в моем кабинете!
Стиснув кулаки, Осмонд взял себя в руки, глубоко вздохнул и пронзил комиссара взглядом. Потом ударом ноги открыл дверь и вышел из комнаты, оттолкнув встревоженного криком полицейского в форме.
Прижавшись лбом к оконному стеклу на первом этаже, Леопольдина смотрела, как дождь хлещет деревья. Молнии озаряли Ботанический сад призрачным светом. Каждый удар грома болью отзывался на ее нервах. Она дрожала, словно листик на дереве, не в силах отрешить свой разум от того фантомного видения. Кто, кто был настолько безумен, что совершил такую гнусность? Эта жестокость была просто… дьявольской. Леопольдине стало страшно. Каждая клеточка ее существа заледенела от ужаса.
56
Ты что говоришь, ублюдок? (англ.)
Чья-то рука легла на ее плечо. Она вскрикнула. Иоганн Кирхер сказал самым ласковым голосом:
— Вы дрожите, Леопольдина. Вы плохо себя чувствуете?
Она глубоко вздохнула.
— Я все время думаю об этом. Это ужасно.
— Пожалуй, вам лучше пойти домой. Хотите, я вас провожу?
Леопольдина почувствовала, что в ней просыпается желание. Она посмотрела на Иоганна Кирхера с признательностью, но тут
— Нет, ею займусь я.
Тон американца не допускал возражений. Двое мужчин обменялись взглядами. Леопольдина вмешалась.
— Я останусь с мсье Осмондом, — сказала она. — Мне кажется, он нуждается в небольшой поддержке. Спасибо.
Главный хранитель элегантно отступил. Леопольдина и Питер Осмонд ушли.
— Итак, подведем итог, — сказал комиссар Руссель своим подчиненным, собравшимся в его кабинете. — Лоранс Эмбер провела ночь с Осмондом. Он утверждает, что они расстались утром. Консьержка дома Эмбер подтверждает, что он ушел около восьми часов. Эмбер вышла из дома в девять тридцать. Осмонд вернулся в «Мюзеум» и провел день с отцом Маньяни, кроме промежутка между тринадцатью и пятнадцатью часами, когда пошел побродить по парижским улицам.
— Вот это странно, — вставил слово лейтенант Вуазен.
— Действительно… Но реально ли за это время убить Эмбер и ее… тело подвергнуть такой обработке?
— Нет, — резко сказал Барнье. — Чтобы совершить такое, нужно не меньше пяти часов. При условии к тому же, что это специалист по препарированию.
— В котором часу, по-вашему, Лоранс Эмбер была убита? — высокомерным тоном спросил Руссель.
— Я, пожалуй, не смог бы сказать вам точно, — смущенно ответил Барнье. — Надо бы дать мне еще немного времени, чтобы дополнительные анализы…
— У нас нет больше времени! — рявкнул комиссар Руссель, стукнув по столу. — В котором часу, приблизительно?
— Я бы сказал… между одиннадцатью и тринадцатью часами.
— Это делает американца возможным подозреваемым, — рискнул высказать предположение Коммерсон.
— Да, — сказал Руссель. — Впрочем, его реакция сейчас была не вполне ясной. Словно он не желал взглянуть в лицо действительности.
— Но почему бы ему убивать Делма? — спросил лейтенант Вуазен. — Он относился к нему с уважением, Делма был его учителем. А Эмбер? Он только что провел с ней ночь…
— Я уже повидал вещи и более странные, поверь мне. Типов, снедаемых злобой или угрызениями совести, которые свихнулись… Как бы там ни было, у этого парня совесть неспокойна. И не забывайте о записке, найденной в кабинете Аниты Эльбер… Нет, это слишком много для одного человека. Коммерсон, завтра установи за ним слежку и не упусти ни одного его шага. Я уверен, он что-то скрывает.
— Хорошо, — согласился лейтенант Коммерсон, как всегда, делая пометки в своем блокноте.
— А священник? — спросил кто-то.
Комиссар Руссель повернулся, чтобы узнать, кто мог высказать такую глупость. Он едва сдержал свой уже ставший легендарным приступ гнева, взяв себя в руки.
— Да, — сказал лейтенант Вуазен, который, как всегда, рассуждал вслух. — Если кого-то и могли бы терзать угрызения совести, так это священника…
Руссель быстро среагировал;
— Осмонд сказал, что они провели день вместе, беседовали.
— Это он так утверждает. Он вполне мог провести день иначе. И потом, после кражи метеорита ему нечего больше делать в Париже. Он может где-то приятно провести время и попросить отца Маньяни подтвердить его алиби. И священник согласится — тем более охотно, что у него в голове иные планы…