Знак убийцы
Шрифт:
— Сумасшедший.
И она всем понятным жестом покрутила пальцем у виска.
— Ты видела его лабораторию?
— Да. И до сих пор не могу забыть этот мой визит.
— И на что она похожа?
— Настоящий бордель! Грязь, затхлый воздух, окна побиты, всюду разбросаны книги…
Леопольдина вдруг запнулась: она в эту минуту вспомнила нечто важное… Томик Ньютона! Она забыла его в кабинете профессора Флорю! Завтра надо обязательно его забрать!
А Осмонд продолжил свою мысль:
— А оборудование у него новое?
— Последние модели. Все новехонькое.
— А между тем он не финансируется «Мюзеумом», как
— От частных институтов, я полагаю…
— Да, но от каких? Я хотел бы также узнать о роли компании «Оливер» в Научном обществе…
— У вас уже есть какие-то мысли по этому поводу?
— Да, но мне нужно подтверждение. Я хотел бы, чтобы завтра утром ты нанесла визит руководителям «Оливера», чтобы официально узнать их мотивации. Если Тоби Паркер вложил деньги в это Общество, то у него были основания.
Леопольдина подняла брови.
— Но как я должна буду объяснить им свой визит?
— Well… Ты хранительница «Мюзеума» и готовишь докладную записку о спонсорстве науки. Когда речь заходит о том, что о них заговорят, дарители никогда не говорят «нет». Но избегай упоминать мое имя, это может настропалить… нет, насторожить их!
Леопольдина улыбнулась, отхлебнула глоток чаю, который она приготовила для себя.
— Я попробую добиться встречи, но боюсь столкнуться с теми же трудностями, что и с Серваном.
— Поверь мне, — сказал Осмонд, опустошая очередной стакан рома. — Эти большие компании нуждаются в связях и никогда не упускают случая. Все пройдет хорошо.
Леопольдина покачала головой, потом нахмурилась, словно воспоминание о встрече с Серваном покоробило ее.
— Но я хотела спросить вас вот о чем: над чем он работает, этот Серван? Никто ведь не принимает его всерьез.
— О, он изучает размеры мозга… Старый миф. Еще расистские теоретики девятнадцатого века считали, что существует связь между величиной мозга и интеллектом человека. Не говоря уже об опытах нацистов… Но все эти глупости уже давно отвергнуты. Что он надеется доказать?
— Генетическое подтверждение социальной иерархии? — рискнула предположить Леопольдина, которая теперь сидела на полу, упершись подбородком в колени.
— Доказать, что некоторые созданы для того, чтобы повелевать, а другие — подчиняться… Снова старая история… С тех пор как Дарвин высказал свои мысли о естественной селекции, ученые захотели воспользоваться ими, чтобы применить к человеческому обществу. К примеру, его собственный племянник, Франсис Гальтон, [57] ратовал за селекцию людей согласно их биологическим способностям. И даже в двадцатом веке лауреат Нобелевской премии по медицине Макфарлен Бернет [58] считал, что преступность обусловлена генетически и нужно заблаговременно изолировать всех тех, кто рискует стать преступником.
57
Гальтон (Голтон), Франсис (1822–1911) — английский психолог, антрополог и психолог.
58
Бернет, сэр Фрэнк Макфарлен (1899–1960) — австралийский медик, вирусолог и иммунолог.
— Но это чудовищно! И ему дали Нобелевскую
— Да… Поначалу люди такого толка действительно занимаются наукой. Но стоит им получить Нобелевскую премию, как они ударяются в философию. И тогда…
Осмонд широко развел руки, как бы очерчивая пределы глупости в ее бесконечной глубине.
— Но ведь вы, Питер, тоже философ… Когда вы выступаете против этих креационистов в Соединенных Штатах, вы должны им противопоставить философские аргументы.
— Скорее, псевдофилософские… — вздохнул Осмонд, окончательно завладевая бутылкой рома. — Но верно, ты права, наука не может обойтись без метафизических рассуждений. — Он снова наполнил стакан и теперь смаковал напиток. — Если хочешь знать мое мнение, то в деле, которое касается нас, мы целиком увязли в философии. Или, если быть более точным, в бреде человека, который считает себя философом…
— Выдумаете…
— Взгляни на факты: Хо Ван Ксан, Мишель Делма, Доране Эмбер — все трое ученые, но и все трое — верующие. Это не случайное совпадение.
— А Анита Эльбер? А Алан?
— Здесь у меня пока нет ответа. Но я убежден, искать надо в сфере метафизического спора, который кончился плохо. Или же…
— Или?
Леопольдина внимательно слушала Питера Осмонда. Тусклый свет лампы под абажуром освещал лицо американца в этом мистическом полумраке.
— Спора на религиозной почве.
Леопольдина глубоко задумалась над этими словами. Черт возьми, все-таки Франция двадцать первого века… Уже не убивают больше во имя Бога… Во всяком случае, в «Мюзеуме»… Она отказывалась верить в это… И все же… Все случилось так, словно под эгидой учреждения, где царит порядок, где соблюдаются самые строгие правила научных исследований, развертывалась какая-то подпольная жизнь, тревожная, наполненная демонами и странными идеями…
— Подпольная жизнь, — пробормотана она.
Осмонд взглянул на нее:
— Что ты хочешь сказать?
— «Подпольная жизнь»… почему?
Питер рывком вскочил. Истинный ученый, эмпирик вдруг взял верх над человеком, подавленным обуревающими его сомнениями.
— Леопольдина, вот, может быть, ответ на наши вопросы! Все было перед нами, достаточно было посмотреть!
Она недоуменно широко открыла глаза. Какая муха его укусила?
— Подвалы! Ведь в «Мюзеуме» много подвалов, разве не так?
Потерев рукой подбородок, Леопольдина обдумывала его слова.
— Действительно. Кажется, в начале восьмидесятых годов, когда строили Зоологический музей, вскрыли какие-то галереи под эспланадой. Но это подземное сплетение — как спрут, там легко затеряться. В тридцатых годах там обнаружили труп одного ученого, Виктора Жакмона, [59] умершего в незапамятные времена.
— Как это могло случиться?
— Виктор Жакмон умер во время миссии в Бомбей в тысяча восемьсот тридцать втором году. Его тело было перевезено в ящике в «Мюзеум» в тысяча восемьсот восемьдесят первом году. Ящик, как это часто случается, где-то поставили и забыли о нем… а потом случайно обнаружили через пятьдесят лет. Жакмон был предан земле под Большой галереей, с почестями.
59
Жакмон, Виктор (1801–1832) — французский биолог и путешественник.