Знак земли: Собрание стихотворений
Шрифт:
С. 67. Вьюга. Я плыву… С.39–41.
С. 69. Галиция. Я плыву… С.42–45. Машинопись – РГАЛИ. Ф. 620 [редакция ж. «30 дней»]. Оп. 1. Ед. хр. 593. Л. 1–2. Дата в наборном экземпляре: II.1933.
<Кулак ночью>. Текст утрачен.
<Новодевичий>. Текст утрачен.
V
<Двадцатый
С. 74. «Здесь весенняя ночь завивает…». Я плыву… С.49–50; опечатка – ст. 9: «дому» вм. «дыму».
С. 75. «Ливень ли проливмя, дождь ли солнц…». Я плыву… С.51–52; опечатка – дата: 1903.
С. 77. Осень. Я плыву… С.53–54. В первоначальном составе размещалось после ст-ния «Двадцатый век», изъятого редактором.
С. 78. «Я себя не находил. Под стук…». Я плыву… С.55–56.
С. 80. «Уж гармошки, скрипки и шарманки…». Я плыву… С.57–58.
<«Здесь дни, что в граненом ручье…»>. См. ст-ние «Осень» (с.192 наст. изд.).
VI
С. 82. Матрос и трактирщик. Я плыву… С.61–88; загл. части 3 – «Думы сидельца».
VII
С. 116. Гоголь. Я плыву… С.91–96, под загл. «Гоголь ночью во вторник. Поэма»; варианты:
ст. 7 А тут, средь полыхающих свечей,
10 И черт, удачный выбрав особняк,
35 Такая Византия! А мороз
62 Герои обступали всё тесней.
96 Вдруг острым носом целится в века.
после 104 Какою-то макакой, на лету
Халат прихватывая, уколов
Булавочками глаз; то в темноту
Несущийся болидом Хлестаков;
вместо 113–116 А там Петрушка, Селифан, – а там
Все те, что докучали столько лет,
Перекрутясь, подобно калачам,
Мчат сквозь трубу в трагическое нет.
И казачок, от страха, невпопад,
Вдруг разыкавшийся, пищит: «Боюсь!»
И всё сгорело. Дыма нет. Но чад
Окутывает всю ночную Русь.
после 124 И этот скитник, в гробной
Вдруг погрузившийся в столбнячный раж,
Прислушивающийся к своей судьбе, –
Совсем не Гоголь и уже не наш.
Из глаз сочится скопческая муть.
Он сжился с ними. Как же быть теперь?
В постах да в православьи потонуть?
А Пушкин вышел и захлопнул дверь…
Свеча. Сверчок. И длится-длится молчь.
И по лицу в глубокой желтизне
Вдруг проступает мертвенная ночь,
Расчеркиваясь носом по стене.
125–132 И в улицах, пока не рассвело, –
Во мгле помещичьих календарей, –
Опять летит седое помело
И от полупотухших фонарей,
Среди сугробов, – к будке, где блоху
Вылавливает алебардщик из
Оборчатой шинели на меху
Да слушает, как ветры разошлись.
– Ночи в лесу. С.53–57; дата: 1933–1939.
С. 121. Дитя. Ровесники. 1932. [Кн.] 8. С.264–268; приводим текст полностью:
Сегодня кухне – не к лицу названье:
в ней – праздничность, и словно к торжеству
начищен стол. Кувшин широкогорлый
клубит пары под самый потолок;
струятся стены чистою известкой
и обтекают ванну, что слепит
глаза зеленой краской, в чьей утробе
звенит вода. Хрустальные винты
воды из кувшина бегут по стенкам,
сливаются на дне, закипятясь, –
и вот уж ванна, как вулкан, дымится,
окутанная паром, желтизной
пронизанная полуваттной лампы.
И кухня ждет пришествия, когда
мать и отец, степенно и с сознаньем
всей важности, которую несут
с собой, тяжеловесными шагами
сосредоточенность нарушат кухни
и, колебая пар и свет, внесут
Дитя, завернутое в одеяло.
Покамест мрак бормочет за окном,
стучится веткой, каплями, покамест
дождь пришивает, как портной, трудясь,
лохмотья мглы к округлым веткам липы,
мелькая миллионом длинных игол,
их чернотой стальною, – мать берет
из рук отца ребенка и умело
развертывает одеяло, чтоб
освободить Дитя от всей одежды,
и вот усаживает его
на край стола, натертого до лоска,
и постепенно, вслед за одеялом
развязывает рубашонку, вслед
за рубашонкой – чепчик. Догола
Дитя раздето, ножками болтает,
их свесив со стола. А между тем
отец уж наливает из-под крана
воды холодной в ванну. Приподняв
ребенка, мать его сажает в воду,
нагретую до двадцати восьми.
Телесно-розоватый, пухлый, в складках