Знак земли: Собрание стихотворений

Тарусский Николай Алексеевич

ПРУД

Янтарный зной. И стрекозиный Стеклянный трепет возле ив. Переливается залив Цветущей радугами тиной. Лесной и травянистый пруд Цветет осокой, тростниками; В нем кружевными облаками Деревья, падая, плывут. Здесь, по тенистым берегам Ползут к воде нагие корни Узлами змей, цветных и черных, И неподвижных по годам. Сребристо-серый, узкий, светлый, На длинных ножках паучок Бежит от рыбы наутек, В воде описывая петли. Под расклубившимся кустом, В воде нагретой, густо-медной Цветок фарфоровый и бледный Застыл над красным карасем. Час неподвижный и стоячий. Вода

и солнце. Знойный круг. И ты теплеешь, милый друг, В сердцебиениях горячих. Ты полюбила навсегда Меня любовью настоящей В ленивый день, в июль палящий, У травянистого пруда.

ЧАСЫ

Лучами стрелок чертит циферблат Свой плоский диск, недвижимый и прочный, Где по краям поверхности молочной Кругами числа темные стоят. Пусть ночь неуловимая молчит В созвездиях холодных и туманных, В ней тайны нет, коль за стеной стеклянной Колеблющийся маятник стучит. Да. Ритм часов разгадан и расчислен, А темноту смогли мы превозмочь – И маятник отгадывает ночь, И стрелки движутся к недвижным числам. Не солнечные пращуров поэмы Мы ныне чтим. Нет. В ящик и стекло Мы заключили гордое число И к жизни прилагаем теоремы. Мы ловим время. Мы – ловцы минут. Мы властвуем над временем и знаем, Зачем живем, родимся, умираем, И для чего мгновения текут. В бессонный час над нашей головою Стучат часы, уходит легкий миг – По капле жизнь струится, как родник, За вымеренной стрелкой часовою. Давно ушел тот первый рыболов, Что время знал по звездному теченью. Не видя звезд, мы поняли мгновенье И смутное дыхание часов.

ДОЖДЬ

Смутило солнечный уют, Зашелестело. И проворно Прозрачно-блещущие зерна С листвы и хвои вниз текут. Льют перламутровой слезою И, серебрясь в тени, как ртуть, Спешат, торопятся сверкнуть Под розоватой бирюзою. Не счесть стеклянных ярких бус! Они везде: в ветвях и листьях, И по узлам суков змеистых Бегут в усатый жесткий куст. Под шепот свежий и задорный Вдруг закачавшейся листвы Из бледно-золотой травы Гриб поднимает зонтик черный. И над огнями костяник В сосновых смоляных ресницах Черноголовая синица Бросает мелкий острый крик. Блеск металлически-зеркальный Дрожит на зелени… Светло. Июль. Душистое тепло. И солнце в капельках хрустальных.

* * *

Подуло с чердака, Пересчитало ветки; Над домиком соседки Свалило облака. Углом загнуло скатерть, Ударилось в стекло; Рудбекии снесло На брошенное платье. В акациях врасплох, Дрожа, трясет стручками И – сыплет над сучками Сверкающий горох. Погода заодно С стеклянною травою; И бабочкой цветною Листок летит в окно…

* * *

От солнца, бьющего в муслин – По занавескам, – от лучей, Зажегших окна и графин, Проснуться радостно сумей! Тебе в постели горячо. Коса запутала в силок Зарозовевшее плечо, Перебежав наискосок. На занавеске – тень куста. Жасмином в форточку несет. Какая лень и теплота! Тебе всего двадцатый год. В твоих глазах лучистый час Наполнил золотом зрачки, А кровь бежит, разгорячась, В твои прозрачные виски. Каким языческим теплом, Какой счастливой полнотой Ты налилась за полотном Твоей сорочки кружевной! С каким внимательным лицом, Жизнь безотчетно полюбя, Дыша жасминовой пыльцой, Ты молча слушаешь себя! И как тебя еще не сжег Палящий шум в твоей крови! Ты в девятнадцать лет – цветок, Которым

дышат соловьи.

ПЕРВЫЙ МОРОЗ

Раскурился, прошелся по лужам и кладкам Дров, разлегся в ветвях над крыльцом, На репьях и дворе, где замерзшая кадка В солнце кажется нам леденцом. Первый снег и мороз. День светлее и чище, Чем вчера. Неожиданно, вдруг Он синицей в открытую форточку свищет И качает серебряный сук. Тишина воскрешает забытое детство. Пусть в углах на душе еще хлам, Нынче радость светлей от такого соседства И метлою грозится углам.

ПОСЛЕ ЛИВНЯ

Сквозь ставни, в щели – елкой, Сиренью и малиной – Несчитанный, без толку Льет запах за гардины. В ночной и смутной спальне, Когда замолкнул ливень, Углы и умывальник Темней и молчаливей. Не спится. Невозможно Заснуть, когда чернильный Сад в щель неосторожно Дохнет зеркальной пылью, Когда свистит по вьюшкам, Когда в свинцовом свете Бежит через подушки Росистый острый ветер.

ОСЕНЬ

Здесь дни, что в граненом ручье потонули, Как листья из глины с нищих веток. Что дашь ты взамен, если дремлет улей И пчелы на спячку ушли из лета? Что дашь ты взамен, о сестра колосьев? Тугими снопами поломан воздух. Но буковых листьев не жаль колесам, Кленовые – в красных зубцах – как звезды. Зачем Георгики, как Виргилий, Ты вновь сочиняешь на жнивьях русых? Репьи кузнечиков похоронили Зеленострунных и остроусых. Уж заяц слинявший перебегает Дорожку, весь в искрах бересклета, И голавли идут берегами В стеклянных столбах водяного света. И в сердце стучится весть потери, Как почтальон листком телеграммы, И сердце все открывает двери И настежь распахивает рамы. Эй, листья, сюда! В сквозняке оконном Оглядывать книги, упасть в ладони, Осыпаться в клетках паркета кленом, Лечь мертвыми крыльями на подоконник! Август 1929 Ока

БАБУШКА

Ты стареешь Рублевской иконой, Край серебряных яблонь и снега, Край старушек и низких балконов, Теплых домиков и почтальонов, Разъезжающих в тряских телегах. Там, в просторе уездного дома – Никого. Только бабушка бродит. Так же выстланы сени соломой, Тот же липовый запах знакомый, Так же бабушка к утрене ходит. С черным зонтиком – даже в погоду. Зонтик. Тальма. Стеклярус наколки. Хоть за семьдесят, – крепкого роду: Только суше, темней год от году, Только пальцы не держат иголки. Мир – старушкам! Мы с гордым презреньем Не глядим на старинные вещи. В наши годы других поколений, В наши годы борьбы и сомнений Жадны мы до любви человечьей. 1929

* * *

Что на свете выше Светлых чердаков? А. Блок Мы живем не по плану. Не так, Как хотелось. Мы гибнем в ошибках... Я такой же глупец и чудак: Мне по-прежнему дорог чердак И твоя молодая улыбка. Ты всё так же легка и светла, И полна откровений мгновенных. Я не знаю, как ты пронесла Столько света и столько тепла Сквозь сумятицу лет незабвенных. Ищешь ты человека в любом, Как и прежде, забыв про обличье. Как тогда, баррикадным огнем Не смущаясь, за каждым углом Ты забытых и раненых ищешь. Только хватит ли воли твоей? Грея каждого светлым участьем, В шуме быстрых и уличных дней Ты забыла о жизни своей И на улицу вынесла счастье. И – в ошибках своих глубока, Без креста оставаясь сестрою, – Ты, как прежде, светла и легка Даже ночью, в огнях чердака, Где живешь и сгораешь со мною. 1929