Знаки, символы и коды культур Востока и Запада
Шрифт:
В серболужицком обряде брачная символика выражалась в перемене головного убора невесты на головной убор замужней женщины, совместной еде и питье, различных способов соединения вступающих в брак.
Любопытно, что «в песнях, сопровождающих один из главных переходных актов свадебного обряда – отъезд к венцу, образы диких водоплавающих птиц заменялся домашними; самый яркий фольклорный пример у русских: «Отставала лебедь белая от стада лебединого… приставала ко серым гусям». Символом будущей молодой являлась живая курица, синонимом образов водоплавающих птиц «в свадебном фольклоре обусловлен плавный, органический переход диких птиц в домашние, которые символизируют брачное состояние» [266] . Она показывает, что «образы домашних птиц – кур, гусей – символизируют молодую после бракосочетания и сохраняются в дальнейшем за категорией женщин семейных, причем в брачной символике на первый план выступают мотивы, связанные с культом плодородия» [267] . У серболужичан символика такого рода связана с курицей, которая представляет собой символическое тождество этой домашней птицы с семейным
266
Бернштам Т.А. Орнитоморфная символика у восточных славян // Советская этнография, 1982, № 1, с. 25.
267
Там же, с. 24.
268
Там же, с. 22–34.
Какой бы элемент свадьбы мы бы ни рассматривали, в свадьбе он наполняется совершенно новым качеством – будь то природные стихии, погода, растения, животные – все они символизируют некую данность, либо прогнозируют будущее, либо с ними что-либо делают. Так, огонь может гаситься и зажигаться, что символизирует в доме благополучие, незамкнутый венок может символизировать вступление в брачные отношения до свадьбы, направление бега курицы перед входом молодой в дом жениха – предсказание на будущую жизнь и т. п.
Свадьба состоит из основных этапов, характерных для многих народностей. Это, как правило, сватовство, помолвка, свадебное торжество и затем «молодая свадьба». Конечно, в современную эпоху многие элементы свадьбы исчезают и группируются непосредственно в свадебном торжестве.
Свадьба обладает внутренней и внешней формой. Категория внутренней формы была впервые введена Гегелем, который разделил форму явлений на внешнюю, т. е. собственно форму, и внутреннюю, которая представляла в его интерпретации собственно форму. Внутренняя же форма понималась им как закон явлений. Эти понятия формы были развиты А.А. Потебней, занимавшемся, в первую очередь, проблемами лингвистики. Особенно приложимы его положения по отношению к произведениям искусства [269] . Он писал: «… в поэтическом, следовательно, вообще в художественном произведении есть те же самые стихии, что и в слове: содержание (или идея), соответствующее чувственному образу; внутренняя форма, образ, который указывает на это содержание, соответствующее представлению, и, наконец, внешняя форма, в которой объективируется художественный образ» [270] .
269
Махлина С.Т. Словарь по семиотике культуры. – СПб., 2009, с. 584–585.
270
Потебня А.А. Мысль и язык. Полное собр. соч.: в 4 т. – М., 1926. Т.1, с. 112.
В серболужицкой обрядности, например, внутренняя форма представляется определенным кодом – например, невеста должна пить молоко, ее сажают на тесто или в квашню, на колени ей сажают детей – все это делается для усиления природных функций женщины, чтобы у нее рождались здоровые дети.
Содержательный пласт также пронизан семиотическими элементами, но они выражаются лишь во внутреннем и внешнем слоях формы. Во внешнем слое формы отличается меньшей устойчивостью.
В серболужицкой свадьбе отразились ассимиляционные процессы довольно ярко, так как на них воздействовало тысячелетнее иноэтничное окружение немцев. В итоге в свадьбе лужичан были включены или заменены части элементов обрядности, которые функционировали в свадьбе немцев, а у лужичан отсутствовали. Так, возник обмен кольцами вместо веночков во время венчания, появился польтерабенд вместо раздельных вечеринок или раздельные вечеринки дополняли его, появилась девочка с корзинкой и цветами впереди идущих на венчание жениха и невесты, возникло троекратное оглашение о помолвке в церкви, поход на кладбище после венчания.
А внутренняя форма изменяется в зависимости от сложности кода – чем выше сложность наполнения кода, тем элемент, выражаемый этим кодом, менее подвержен трансформации. Семантические значимые элементы, магический слой обрядности даже там, где не сохранилась традиционная свадьба, не утратили своей этнической специфики. Но из всех обрядов свадьба обладает гораздо большей проницаемостью для иноязычных влияний, так как в основе ее – диалогическая природа.
У лужичан композиция свадьбы, несмотря на различия в некоторых компонентах и последовательности отдельных действий едина, особенно в XIX – начале XХ века, что сохранилось во многом и в современную эпоху. Правда, наиболее традиционными элементами характеризуется современная свадьба в католических приходах в Верхних Лужицах – в районах Баутцена, Каменца, Хойерсверды. В Нижней Лужице наиболее полно сохраняются элементы традиционной свадьбы в Шпреевальде.
Свадьба начинается с момента сватовства. Статус просватанных юноши и девушки менялся.
В серболужицкой свадьбе молодые люди, которых просватали, уже именуются «slubenc» и «slubeca». Теперь изменяются правила поведения и цветовые детали одежды. С этого момента в одежде девушки не должен был присутствовать красный цвет.
Следующий этап – снова повышающий статус молодых, – церковное оглашение, во время которого жених называется «cesny mlody holc», а невеста – «сesna mloda holca» или «knezna». Величание жениха и невесты князем и княгиней отнюдь не случайно. А.К. Байбурин и Г.А. Левинтон связывают такое величание с социальным переходом в свадьбе. Они полагают, что «… смысл этого величания в перекодировании возрастного перехода: высший в возрастной иерархии обозначается термином, называющим высшего в государственной иерархии, т. е. устанавливаются отношения эквивалентности между возрастным и «государственным» кодами. Это стоит в связи
271
Байбурин А.К., Левинтон Г.А. Тезисы к проблеме «волшебная сказка и свадьба». Quinguagenario. Сб. Статей молодых филологов к 50–летию проф. Ю.М. Лотмана – Тарту, 1972, с. 67–85.
В день свершения свадебного ритуала у серболужичан невесту и жениха называют соответственно – «njevesta» и «novozenja», что также отражает переход в новый статус.
Прохождение «лиминальной» стадии во время совершения свадебного ритуала в серболужицкой свадьбе подчеркивается пассивностью жениха и невесты, что отражено в речах брашки о невозможности самостоятельных действий с их стороны. Довольно отчетливо видна связь многочисленных элементов свадьбы с похоронами, также переходе, пути из одного статуса в другой, ибо похороны – это переход через смерть к воскресению в потусторонней жизни. Надо заметить, что в русской традиции для невесты эти мотивы во многих элементах обряда весьма актуальны.
У серболужичан символика «смерти» девушки и «рождения» женщины проявляется в знаковости многих элементов: невеста брала с собой из родного дома в костел часть своего рукоделия, горсть гороха или чечевицы, краюшку хлеба, цедилку для молока, которые должны были помочь «войти» в новый мир, обретя новый статус замужней женщины.
XX век в значительной мере упростил свадебную обрядность, но некоторые ее закономерности остаются сегодня во всем мире. Так, в Израиле под давлением ортодоксов вынуждены были отказаться от института гражданского брака. «Согласно разделам 1 и 2 закона о юрисдикции раввинистских судов (вопросы бракосочетания и развода) 1953 г. под действием ортодоксальных правил подпадают даже светские союзы» [272] .
272
Джонсон Пол. История евреев. – М.: «Вече», 2007. – 400с., с. 447.
Семиотика скандала в культуре Востока и Запада
(Опубликовано в соавторстве с С.Э. Бокариус: Современная культурология: научная школа профессора Л.М. Мосоловой Учебное пособие для магистрантов и аспирантов. – СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2013. – 499с., с. 304–316)
Кто из нас, хотя бы раз в жизни, не был участником скандала, или, на худой конец, не был свидетелем скандала? Показателен рассказ одной женщины. Подавая ужин мужу, она что-то сказала, что-то столь незначительное, что это тут же испарилось из памяти. Но у мужа сказанное вызвало столь бурную реакцию, что он так ударил по столу кулаком, что макароны, находившиеся в тарелке, стремительно взметнулись вверх и прилипли к потолку. Нервно жестикулируя и бегая в ярости вокруг стола, он орал, а макароны сыпались на его голову. Картинка оказалась смешной и ужасной. В итоге выяснилось, что у него на стороне появилась возлюбленная, к которой он вскоре и ушел, оставив свою жену после 20 лет совместной жизни и бросив двух родных дочерей 19 и 16 лет. Как понятно из описанного, скандал стал знаком чего-то совсем иного, что, на первый взгляд, его вызвало. Вадим Петрович Руднев очень точно объясняет: «то, что должно быть скрыто, было вынесено… наружу». Как правило, в скандале «тайное становится явным, скрытое, подавленное, раскрывается». И самыми яркими проявлениями скандала становятся «любовь, страсть, секс…» [273] . Руднев убедительно показывает, что «в скандале происходит вторичная семиотизация (в частности, символизация или индексализация) вещей» [274] . Скандал, который устроил муж, был связан с его чувством вины, которую как-то нужно было загладить в собственном внутреннем душевном состоянии. Как правило, «…с психологической точки зрения феномен скандала в принципе носит защитный характер» [275] . Таким образом, «скандал акцентирует, искажает рутинную бытовую, нормальную семиотичность…» [276] .
273
Руднев В. Метафизика скандала // Семиотика скандала. Сборник статей. – М.: Изд – во «Европа», 2008. – 584 с., с. 40.
274
Там же, с. 33.
275
Там же.
276
Там же, с. 32.
К знаковым особенностям скандала можно отнести «эксцентрическую речь, жестикуляцию, поведение и костюм, т. е. скандал редуцирует вербальное в пользу возрастающей визуальности. Все это превращает скандал в настоящее зрелище и сообщает ему свойства театральности» [277] .
В словаре В.И. Даля скандал описывается так: «срам, стыд, позор; соблазн, поношение, непристойный случай, поступок». Мария Виролайнен видит в этом определении скандала то, что он – «дальний родственник высокого архаического дионисова действа, младший брат вакханалий, их отдаленный потомок, утративший первозданную мощь и сакральную природу, но все же сохранивший некоторые фамильные черты» [278] .
277
Букс Н. Скандал как механизм культуры // Семиотика скандала… Цит. изд., с. 11.
278
Виролайнен М. Хоровое начало, принцип множественности и пафос соборности как основания «скандальных» сюжетов // Семиотика скандала… Цит. изд., с. 44.