Знакомьтесь - Балуев!
Шрифт:
И сейчас они ползли по снежному полю к вражескому дзоту, чтобы, блокировав его, разрушить систему немецкого огня.
Поповкин, умяв снег, опираясь на локти, вел огневой поединок с дзотом. Но пули его отрывали только щепки от сруба, и вражеский пулемет все продолжал стучать по тем двум, которые ползли впереди. В смятении Поповкин начал частить, и выстрелы его от этого стали еще менее точными. Забыв в нетерпеливой злобе об осторожности, Поповкин выполз на бугор и стал целиться. Но пуля вражеского стрелка хлестнула его по спине, вспоров полушубок. По спине потекла теплая кровь.
Гарбуз и Юносов, прижатые к земле
Юносов бросился к Гарбузу, но Гарбуз вдруг поднялся и побежал во весь рост к дзоту, далеко отбросив назад руку с зажатой в ней гранатой.
Юносов опустился на колено и стал стрелять по амбразуре, откуда беспрерывно стучал пулемет. Раздался глухой взрыв, за ним второй. Пригнувшись, Юносов побежал к дзоту, заряжая на бегу гранату.
И когда Поповкин подполз к дзоту, он увидел сидящего на перевернутой немецкой каске Гарбуза, перевязывающего окровавленную руку бинтом. А возле него стоял Юносов и сердито говорил:
— Еще мало досталось. Нашли время ругаться! Кому от этого хорошо? Им хорошо! — И Юносов кивнул головой на мертвого фашиста, лежащего ничком у входа в дзот.
Поповкин подошел к бойцам. Рассеченная спина болела, и он, согбенный, как старик, виновато улыбнулся и хотел рассказать все, чтобы объяснить, попросить прощения, но Гарбуз поднял глаза и сказал тихо:
— Я, Степа, перед тобой извиниться могу, конечно, но думаю, что теперь все понятно. — И протянул Юносову руку, чтобы тот завязал ему концы бинта вокруг кисти.
1943
Живая и мертвая вода
Эта степь — вытянутая, плоская, чуть покрытая вялым тающим снегом — на огромном пространстве своем несет следы тяжкого танкового сражения. Чтобы постигнуть масштабы его, нужно исколесить сотни километров шоссейных, грунтовых и проселочных дорог.
От самого Киева и до переднего края торчат из земли остовы немецких машин. Тысячи тонн металла! И каждая машина выглядит как изваяние, выражающее то отчаяние поражения, то позор бегства, то агонию смерти.
Видения битвы сопровождают нас. Деревня Медведыха. Скопище немецких транспортеров, похожих на гробы на колесах. «Тигры» с гусиными вывихнутыми шеями своих длинноствольных орудий. Раскрашенные в лягушечий цвет «пантеры»… Они были застигнуты здесь врасплох, на исходном положении, внезапно прорвавшимися нашими танками, окружены и расстреляны. А вот эти немецкие машины, очевидно, метались и, пробуя удрать, увязли в трясине ручья. В люке одного танка торчит палка с белой тряпицей — мольба о пощаде…
А дальше — снова степь и снова разбитые немецкие танки…
Уже смеркалось, когда мы подъехали к деревянному фургону — совсем такому, какие бывают у трактористов или комбайнеров во время посевной или уборочной. Только фургон этот стоял в балке, и основанием ему служила полуторатонная машина.
Внезапно вывернувшийся из темноты человек в промасленной стеганке негромко доложил, что отделение РВБ под командой
Степь была тиха и недвижима. Только в том направлении, где возвышался какой–то курган, со стороны противника то гасли, то вспыхивали пулеметные очереди.
— Почему они бьют по кургану?
— Какой же это курган? Это наш танк, — обидчиво заметил Глухов, — мы его в брезент закутали, потому он такой странный. А под брезентом ребята мои сидят и ремонтируют при нормальном электрическом освещении.
Мы вошли в фургон и вдруг очутились в тесной слесарной мастерской.
Глухов предложил нам раздеться, поставил на железную печку чайник.
Расставляя кружки, Глухов не спеша рассказывал:
— Наше дело какое: танки вперед, мы — за ними. Танкисты дразнят, что мы живую и мертвую воду за собой возим. Это вовсе не обидно, а правильно… Утром немец повредил танк «Минин». Пробовали его из оврага тракторами вытащить, — не удалось: немец это место пристрелял и не позволял подойти тракторам. Подошли мы, видим — мотор поврежден и застряла машина в грунте по самое брюхо. Сколотили мы сани, положили новый мотор и поволокли к танку. Если двух коней запрячь — и они бы вспотели. Мы вшестером тащили, но дух захватывало… Запустили мотор, а гусеницы только землю скребут, и все дальше танк в грунт уходит.
Решил я передохнуть и перекур для мыслей сделать. Вижу, лежит тут же, в балке, немецкий колесный транспортер; подошел я и говорю ребятам: снимай колеса. Сняли колеса, а на них стальные кольца надеты. Взяли мы эти кольца и надели на гребни гусениц, и получилось, словно на танк серьги надели. Продернули в кольцо бревно. Запустили мотор, танк и выскочил из ямы.
Вчера нас немецкие автоматчики в танке окружили — еле инструмент успели унести. Такая неприятность! Лежим мы в степи, и так грустно на душе: сколько труда зря пропало! А немцы по нас огонь ведут, деваться некуда. Вдруг вижу: совсем недалеко немецкая «пантера» с разорванным орудием. Подползли мы к ней, залезли внутрь. Хотели только передохнуть от обстрела, а как оглянулись — видим, наладить машину можно. Принялись за дело. Часа через три сел я к рычагам управления, дал газ — все в порядке.
Поехали на своем ходу к танку. Которых фашистов не удалось гусеницами придавить — перестреляли. Работу, конечно, закончили в срок.
Вдруг послышалось глухое ворчание танка.
Глухов вскочил и весело крикнул:
— Работает!
Скоро мы различили в гуле немецких пушек громко звенящий голос танкового орудия. А немного погодя в дверь фургона кто–то постучал. Глухов погасил свет и сказал:
— Войдите.
— Товарищ сержант, — доложил чей–то радостный голос, — «тридцатьчетверка» номер триста пятнадцать прошла испытание на «отлично». Разрешите машину сдать экипажу?
— Хорошо, выполняйте, — сказал Глухов и зажег свет.
— Это ефрейтор Аниканов, — представил он, — бывший шофер. Из немецкого тыла недавно привел наш подбитый разведывательный танк. Шесть дней ремонтировал. Ночью работал, а днем в скирде прятался. Отличный ремонтник!..
Утром мы проснулись от шума голосов, раздававшихся снаружи. Я вышел из фургона.
Танкист в сдвинутом на затылок шлеме, заискивающе улыбаясь, просил Глухова:
— Может, парочку клапанных пружин успеете дотемна переменить? Мне к ночи на исходное идти, может, успеете?