Знакомьтесь — Вернер Херцог

Кронин Пол

Расскажите о Райнхольде Месснере.

Месснер [84] был одним из молодых альпинистов семидесятых, которые предложили новый подход к этому спорту. Он задался целью совершить восхождение на гималайские пики «по-альпийски». И поднялся на все четырнадцать восьмитысячников планеты, обойдясь без масштабных экспедиций и сотен шерпов-носильщиков. Месснер был первым, кто взошел на Гималаи с одним лишь рюкзаком за плечами, не пользуясь оборудованными стоянками, и первым, кто достиг вершины Эвереста без кислородной маски — как он это называл «по-честному», — что у альпинистов считается настоящим подвигом. В пятидесятых и шестидесятых был такой Маэстри, очень известный итальянский альпинист. Он поднимался, подтягиваясь дюйм за дюймом, с помощью молотка, крючьев, дрели. Каждое восхождение

занимало много недель и даже месяцев. Я считаю, это просто идиотизм. Я бы взобрался на Всемирный торговый центр, дай мне столько инструментов и три месяца времени. Маэстри — один из примеров извращения авантюрного духа альпинизма. Он оскорбил и опозорил каждую гору, на которую вполз подобным способом. А Месснер, использовавший минимум снаряжения, поистине является отцом современного альпинизма. Поразительное уважение к своему делу у этого человека, и фантастические навыки выживания, просто невероятные. Не только технические навыки, но и умение чувствовать ситуацию, мгновенно реагировать, если что-то идет не так. Благодаря ему я многое узнал о том, как оценивать риск.

84

Райнхольд Месснер (р. 1944, Италия) — величайший альпинист своего времени. Впоследствии занялся поискам йети, которого якобы видел в Тибете в 1986-м. С 1999 года член Европейского парламента от партии зеленых. См.: Reinhold Messner, All Fourteen Eight-Thousanders (Crowood Press, 1999).

Я снял «Гашербрум», потому что хотел найти ответы на вопросы. Зачем Месснер, потеряв в экспедиции брата, решил во второй раз взойти на Нанга-Парбат? Что движет таким человеком? Как-то я спросил его: «Вы поднимаетесь в горы снова и снова, вы не думаете, что вы немного чокнутый?» А он ответил: «Все творческие люди сумасшедшие». У него была мудрость змеи, что лежит себе тихо, свернувшись кольцами, и выжидает подходящего момента, чтобы нанести удар. Один раз он сказал, что не может описать чувство, которое заставляет его взбираться на вершины, потому что невозможно выразить, что заставляет тебя жить.

Для меня этот фильм также был своего рода подготовкой к более крупному проекту: я хотел сделать игровое кино в высокогорной зоне К2 — второй по высоте и красивейшей гималайской вершине. И в качестве репетиции решил снять небольшой фильм на восьмитысячниках с Месснером и его напарником Хансом Каммерландером, чтобы выяснить, какие технические сложности могут возникнуть, понять, реально ли доставить на такую высоту провизию для съемочной группы и актеров. На съемках «Гашербрума» температура опускалась до такого «минуса», что пленка в камере ломалась как сухие спагетти. А потом в миле от нас на ледник сошла гигантская лавина. Как при атомном взрыве на нас обрушилась ударная волна, облако снега, лагерь снесло подчистую. Я быстро отказался от своей затеи.

Вам не казалось, что спрашивая Месснера о брате, вы перегибаете палку?

Месснер побывал на всех без исключения ток-шоу на немецком телевидении. Он мастерски общается с журналистами и с публикой, уверенно чувствует себя в любой ситуации и знает, как выйти сухим из воды. Месснер был готов к тому, что я буду расспрашивать о сокровенном и, вполне вероятно, захочу поговорить о гималайской экспедиции, в которой погиб его брат. До начала съемок я сказал ему: «Иногда я буду переходить границы. Но вы же умный человек и сумеете за себе постоять». Я долго сомневался, оставлять ли кадры, где он плачет, но в итоге позвонил ему и сказал: «Вы всю жизнь ходили на эти липовые ток-шоу. А тут вы раскрыли перед камерой что-то очень личное, вы в этом фильме не просто очередной супергерой и не просто хладнокровный покоритель вершин. Поэтому я решил не вырезать эту сцену». Когда Месснер увидел готовый фильм, он был рад, что мы решились зайти так далеко.

На первых порах было нелегко заставить его быть естественным перед камерой. Первые кадры мы снимали у подножия Нанга-Парбат, ехали всю ночь, а утром, проснувшись, я увидел прямо перед собой гору на фоне чистейшего неба. Ошеломляющая картина. Нанга-Парбат — заклятый враг Месснера: там погиб его брат, а он сам лишился большинства пальцев на ногах. Я разбудил Месснера, поставил его перед камерой, а он начал дешевую болтовню, которой привык потчевать журналистов. Я выключил камеру и сказал: «Так у нас дело не пойдет, это никуда не годится. Я не стану переводить пленку на подобный вздор. Хочу увидеть вашу душу». Месснер посмотрел на меня ошарашенно и за весь день не произнес больше ни слова. А ближе к вечеру подошел ко мне и сказал: «Думаю, я понял». И ему не было пощады, потому что камера вообще пощады не знает.

На какую гору они совершают восхождение в фильме?

Я

бы хотел пояснить, что у альпинистов восхождение на восьмитысячник считается подвигом, а Месснер поднялся на все. А подняться по одному склону и спуститься по другому — подвиг выдающийся. В этой экспедиции Месснер и Каммерландер совершили траверс двух восьмитысячников, Гашербрума-1 и Гашербрума-2, за один заход. До них никто не отважился на подобное. Они поднимались без кислорода и без шерпов — это достижение еще никому не удалось повторить. Они надели шлемы с фонариками и вышли из лагеря в два часа ночи, в кромешной темноте. Поскольку они могли взять с собой очень ограниченный запас провизии, то продвигаться вперед должны были с невероятной скоростью. Разумеется, я не мог последовать за ними с камерой, это было ясно с самого начала, так что кадры на вершине снимал сам Месснер. Перед тем как отправиться в путь, Месснер сказал мне: «Мы можем не вернуться. Если не дадим о себе знать через десять дней, значит, нас нет в живых. Помощь подойдет не раньше, чем через двадцать дней, они все равно не успеют нас спасти. В таком случае вы возглавьте экспедицию и позаботьтесь, чтобы шерпам заплатили. Деньги лежат там-то». И ушел. Я даже не успел ни о чем его спросить.

Я дошел с ними только до базового лагеря, чуть выше пяти тысяч метров. Но потом поднялся — без камеры — еще на полторы тысячи метров, с испанской экспедицией. Они хотели забрать вещи с каких-то стоянок, и я вызвался им помочь. Маршрут пролегал по очень тяжелому и опасному участку ледника. По гигантским движущимся глыбам льда размером с офисные здания. Из-за движения в леднике образуются глубокие расселины, и погибнуть там ничего не стоит. Испанцы поднимались очень быстро, и когда мы добрались до их лагеря, я почувствовал, что у меня начинается горная болезнь. Ее легко опознать, один из первых симптомов — сильная вялость. Помню, я как-то обмяк и просто сел в снег. Не на шутку встревожившись, я решил в одиночку спуститься в наш лагерь, что с моей стороны было крайне глупо. Я чуть не свалился в занесенную снегом расселину и спасся чудом.

Мне очень нравится одна фотография, со съемок «Фицкарральдо». Вы взбираетесь на гору с хлопушкой в зубах, а сверху стоит Кински и гордо смотрит на вас. В прессе периода ваших съемок в джунглях вас очень часто называли «авантюристом». Вы авантюрист? Или, может быть, исследователь? Мне не раз также попадалось мнение, что вы, определенно, еще и мазохист.

Меня в последнюю очередь можно назвать мазохистом. Все на самом деле очень просто: съемки требуют труда, иногда самопожертвования, и если уж решился на проект, подобный «Фицкарральдо», не важно, сколько ждет впереди препятствий и испытаний. Я отлично представлял, что повлечет за собой эта затея, и знал что в сравнении с работой, которую мы делаем, я и мои проблемы не существенны, и сколько бы бессонных ночей или галлонов пота мне все это ни стоило — значит, так надо. Я всегда хотел быть стойким солдатом, который стремится к победе, не жалуется и удерживает позицию, даже если остальные отступили. Тяготы пройденного пути меня не интересуют, и публику не должны интересовать. Единственное, что стоит принимать в расчет, — это сам фильм.

Мы уже говорили с вами о бессмысленном риске и об обвинениях в мании величия. Так вот, еще меня обвиняют в том, что я намеренно усложняю работу себе и актерам. Смею вас уверить, я бы с удовольствием снял «Фицкарральдо» в Центральном парке, только вот незадача — там нет джунглей. А то руководил бы съемками из апартаментов на Пятой авеню. Или «Крик камня» я бы тоже охотно снимал в Мюнхене, спал бы в собственной квартире, а на площадку бы поднимался на фуникулере. Год за годом я объясняю, что если альпинисты и могут ставить себе цель пройти самым сложным маршрутом, то для режиссера это непрофессионально и безответственно. Даю вам голову на отсечение, если бы я искал трудности, я так бы и не снял ни одного фильма. Кинопроизводство — само по себе дело непростое, а то, что меня привлекают герои, которые тащат через гору пароход, — так это мне просто не повезло. Я не ищу никаких приключений, я просто делаю свою работу.

А исследование и авантюра — вещи принципиально разные. Я любознателен. Я ищу свежие образы и величественные пейзажи, но я никак не авантюрист, хотя меня часто награждают этим глупым ярлыком. Авантюра, приключение — понятие, применимое к мужчинам и женщинам былых эпох, к средневековым рыцарям, отправлявшимся в неведомые края. Понятие «приключения» постепенно вырождалось и, когда в девятнадцатом и двадцатом веке люди начали ломиться на Северный и Южный полюса, окончательно превратилось в нечто мерзкое и постыдное. Такие поступки противоречат тому, что я понимаю под «приключением», потому что они совершаются исключительно с целью саморекламы. Что интересного на Северном полюсе? Только вода и дрейфующие льды. Называть этих путешественников великими авантюристами нашего времени — просто неловко.