Знакомьтесь — Вернер Херцог

Кронин Пол

Это потому что многие из них пытались приручить и покорить природу?

Именно. И многие еще о своих путешествиях говорят военным языком: «Мы взяли вершину, мы покорили Эверест». Меня трясет от такого. Кстати, горные народы не взбираются на вершины, они с куда большим уважением относятся к горам, чем эти так называемые «авантюристы». Вообще, за поисками приключений стоит какая-то гнилая философия. Я бы сравнил это с отравленной рекой, в которой брюхом вверх плавает дохлая рыба, белая, раздувшаяся. Вот так же и понятие «приключение» сегодня отдает гнильцой. В 1910-м вы бы стали звездой салона, рассказав дамам, сколько слонов перебили в Африке. Выкиньте такой фортель сейчас — и вам в лицо через секунду полетит бокал шампанского. Недалек тот день, когда так же будут относиться и к «искателям приключений».

Особенно меня раздражает этот псевдоавантюризм,

когда альпинизм превращают в акцию во благо человечества. Мы спорили на эту тему с Месснером. Одно время он себя позиционировал как «великого искателя приключений» и заявлял, что воплощает, мол, мечты людей о приключениях. Я жду не дождусь, когда какой-нибудь осел полезет на Эверест босиком. Черт возьми, да сейчас можно купить путевку и отправиться «навстречу опасностям» в Новую Гвинею — посмотреть на охотников за головами. Главное, не отходите от гида и не потеряйтесь. Вконец уже выродившееся понятие «авантюризм» связано теперь только с подобной дикостью и совершенно опошлилось.

При всем при том я восхищаюсь, например, французом, который проехал на «де-шво» через всю Сахару задним ходом. Или вот Месье-Ем-Всё, который съел свой велосипед. Кажется, он еще пытался съесть двухмоторный самолет. Что за парень!

Он уже умер.

Да что вы. Ну, я уверен, последователи найдутся.

7

Быть иллюзионистом

В посвященной вам документальной картине 1979 года «Я — это мои фильмы» вы сказали: «Даже если бы я не указывал свое имя в титрах, благодаря моим работам меня бы хорошо знали». Что вы имели в виду?

С тех пор прошло двадцать лет, и сейчас мне кажется, это был перебор. Но доля истины здесь есть, и я, хотя и с некоторыми оговорками, по-прежнему согласен с этим утверждением. Попробую дать простой ответ на ваш вопрос. Люди, которых я снимал, особенно реальные люди, для меня не просто персонажи фильмов, но неотъемлемая часть моей жизни. Чем больше я снимаю, тем больше убеждаюсь, что делаю кино о настоящей жизни, о своей жизни. Я сажусь и пишу сценарий о чем-то, что меня волнует, но это не значит, что поставив точку, я успокаиваюсь и освобождаюсь от этого. Наоборот, увлеченность темой и воплощение ее в фильме — процессы одновременные и неразрывно связанные. Безусловно, какие-то фильмы мне ближе, чем остальные, но на самом деле все мои работы мне нравятся, за исключением, может быть, первых двух. Я люблю их как своих детей. Дети не бывают идеальными: один может хромать, другой заикаться — у всех свои недостатки и свои достоинства. Важно, что все мои картины — живые, пусть каждая в чем-то и несовершенна. Я снял множество фильмов, и все они живут во мне. Я как африканский пастух, который умеет считать только до десяти, но, бросив взгляд на свое стадо в шестьсот голов, сразу замечает пропажу. Или как мать, которая, зайдя в купе поезда, тут же видит, что один из ее шести детей удрал. Вот и я знаю, что некоторые мои дети пропали из виду, а кто-то только в пути — я имею в виду фильмы, которые мне еще предстоит снять, фильмы, для которых еще не представилась возможность — или случай.

Многие режиссеры, едва завершив один проект, принимаются искать сценарий для следующего или гоняться за правами на экранизацию модного бестселлера. Это не мое. Я всегда преследовал только одну цель — я ищу новую изобразительную грамматику и выражаю эти поиски в своих работах. Надеюсь, вы понимаете меня, ведь сколько бы я ни пытался передать это словами, сами фильмы справляются с задачей куда лучше. Я странное существо, что идет по жизни и оставляет следы на песке. Эти следы — мои фильмы. В детстве я никогда не думал, кем хочу стать. Мне даже не приходило в голову, что может быть какой-то другой путь. Конечно, можно сидеть и рассуждать о том, как и почему я снял то или иное кино, но фокусироваться на моей персоне было бы в корне неправильно. Значимо лишь то, что вы видите на экране.

Я мог быть ответить на ваш вопрос и на несколько ином уровне — скажу лишь, что тут дело в моем отношении к некоторым вещам. Вот, например, у большинства американцев есть цель в жизни, и они стремятся к счастью. Их «право на счастье» даже закреплено в Декларации независимости. Я все время спрашиваю себя, почему я так отличаюсь от них, почему же мне нет дела до счастья? У меня вообще отсутствуют цели в жизни. Скорее, есть цели экзистенциальные. Для меня это принципиально разные понятия. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

Более-менее. Скажите, вы считаете себя независимым режиссером?

А что значит быть независимым? Независимым от чего? Не бывает независимого кино, разве что видео для семейного архива. Как-то раз я снимал в Нью-Йорке, взял фургон напрокат и поехал за оборудованием,

которое собирался взять в аренду. В конторе мне сказали: «У нас так не положено, мы вам все доставим сами». «Но у меня фургон стоит в десяти футах», — возразил я. Мы еще минут пять подискутировали, потом мне это надоело, я взял камеры и понес к машине. Люди просто попусту тратят время — и мое, и свое. В Голливуде слишком много правил и инстанций, и быть независимым — значит быть свободным от всего этого. Я всегда считал, что истинная независимость — это состояние души. Я полагаюсь на собственные силы — так, пожалуй, будет точнее.

Легко ли вы находите деньги на свои фильмы?

Всю жизнь я достаю деньги на съемки деньги с диким трудом. Но деньги не так уж важны, на самом-то деле. Тогда, много лет назад, в ту же минуту как я вышел из кабинета тех продюсеров, я понял, что мне не снять ни единого кадра, если я буду продолжать тратить время на таких людей. Хочешь снимать кино — иди и снимай. Вы не представляете, сколько раз я начинал съемки, зная, что на весь проект денег мне не хватает. Надо зажечь пламя, чтобы разгорелось другое, только так можно получить финансирование. В этом секрет кинопроизводства — в способности создать атмосферу, иначе дело никогда не сдвинется с мертвой точки. Не понимаю, почему все так любят жаловаться? Куда я ни приеду, люди начинают жаловаться: мол, деньги — как это глупо. Это стало частью кинокультуры. У денег только две черты: глупость и трусость. Снимать кино — дело трудное, надо быть готовым к коварству окружающей действительности, которая в самых различных проявлениях препятствует работе. Мир просто не предназначен для кинопроизводства. Вы должны четко сознавать, что за каждый фильм вам придется сражаться с самим дьяволом. Но, черт побери, нельзя сдаваться! Надо разжигать пламя. Надо, чтобы идея была настолько мощной, что сама бы прокладывала себе дорогу. И, рано или поздно, деньги как паршивая дворняжка, засеменят за вами, поджав хвост.

Есть хороший пример. Много лет назад я решил опубликовать свои сценарии и прозу. К тому времени у меня уже было кое-какое имя, так что я обратился в «Зуркамп Ферлаг» и поинтересовался, не хотят ли они меня издать. Получив отказ, я тут же понял, что нет смысла рассылать предложения в другие издательства. Поэтому я основал свое собственное — «Скеллиг» — и выпустил «Стеклянное сердце» и два сборника, куда вошли сценарии «Агирре», «Фата-морганы», «Признаков жизни» и «Загадки Каспара Хаузера». Книги вышли тиражом в несколько тысяч, и когда меня приглашали выступить где-нибудь на просмотре, я прихватывал с собой несколько пачек и продавал публике. Себестоимость одной книжки была марки четыре, а продавал я их по пятерке, так что прибыль вышла не ахти какая. Если бы книги выпустило крупное издательство, в магазинах они бы стоили раз в восемь дороже, но зачем мне было в это впрягаться? У меня не было нужды ни в рекламе, ни в сложной системе распространения, ни во всем остальном, что ведет к удорожанию книг. А затраты собственно на производство книги, вообще говоря, минимальные. Позднее, когда стало ясно, что мои книги пользуются спросом, «Карл Хансер Ферлаг» связался со мной и предложил сотрудничество. Я согласился с тем условием, что они сохранят скеллиговское оформление: очень простая обложка, оранжевые буквы на черном фоне и фотографии только на первой сторонке.

Вы зарабатываете на своих фильмах?

Не знаю даже, как ответить на ваш вопрос Мой подход к продюсированию отличается от общепринятого, я всегда был больше озабочен долгосрочным планированием, нежели текущими финансовыми вопросами. На протяжении десятилетия в Германии я работал фактически в вакууме, не получая ни дохода, ни отзывов на свои фильмы. А когда вышел «Агирре» — одновременно и в кинотеатрах, и на телевидении, и прибыль была почти нулевая, передо мной в очередной раз встал вопрос выживания. Как оправиться от неудачи? И как продолжать работу? Эти вопросы актуальны для меня по сей день, хотя я снимаю вот уже сорок лет. Но я всегда верил в свои фильмы, в то, что однажды их станут смотреть, и будут смотреть с удовольствием. Вера и, что не менее важно, упорство — вот что помогает мне выживать. В отличие от, скажем, писателя или художника, кинорежиссер должен быть готов к тому, что вкалывать придется несколько лет, а деньги потребуются с первого же дня, потому что съемки — процесс дорогой и затяжной. И хотя я всегда вкладывал всю прибыль в очередной проект, я живу как богатый человек. Я снял порядка сорока пяти фильмов — то есть всю жизнь занимался тем, что мне действительно нравится, а это дороже любых денег. Немногие могут сказать о себе подобное. Кто-то покупал дома, а я снимал кино. Минус деньги, плюс фильм. А теперь я могу зарабатывать на фильмах, которые снял тридцать лет назад: выпускать DVD, продавать права телевидению, устраивать ретроспективы. Я давно понял, что главное — верить в собственные силы и быть самому себе продюсером.