Знакомый почерк
Шрифт:
Встал он утром в девять. Достал из чемодана бритвенные принадлежности, побрился, умылся, надел новый костюм и минут пять разглядывал себя в зеркале, поворачиваясь так и сяк. И вдруг ему сделалось стыдно: в такие годы вертеться перед зеркалом даже женщине не пристало, а он все-таки мужик…
Он вышел в коридор. Услышав его шаги, из кухни появилась Фанни, свежая, словно умытая росой.
— Доброе утро, — первой сказала она, и ямочки на щеках стали глубже от улыбки.
— Здравствуйте. Брат у себя?
— Он уехал
— А где завтракаете вы?
— На кухне.
— Тогда и мне на кухне.
Кухня оказалась размером метров в двадцать. У стены слева стоял обеденный стол.
— Садитесь, — сказала Фанни. — Что желаете? Могу предложить яичницу с ветчиной, бифштекс, сосиски, сыр, салат.
— Ну, это слишком много. Если можно, яичницу и салат.
Фанни хлопотала у плиты. Станислав Михайлович чувствовал неловкость — надо бы о чем-нибудь поговорить с человеком. Но о чем? Он был не мастер вести развлекательные разговоры.
— Вы давно из Канады? — спросил он, не придумав ничего оригинальнее.
— Я езжу туда, езжу сюда, — ответила Фанни. — Еще месяц назад была в Оттаве. Теперь я здесь. А вы бывали в Вене?
— Нет, я, кроме Москвы, нигде не бываю.
— Как? Только Москва? — изумленно взглянула она, обернувшись.
— Сейчас. А в войну пришлось кое-где побывать. Пешочком, конечно.
— Вы были солдат?
— Да.
— Как это называется? Освободитель? — Фанни улыбалась очень мило.
— Тогда так и называлось. Мы освобождали Будапешт.
— О, это совсем близко от Вены. Не хотите туда поехать?
Непонятный складывался разговор. Разыгрывает она его, что ли? Вроде непохоже. Он сказал:
— Если захочу, могу поехать в Будапешт из Москвы. Сейчас я приехал к брату.
— Ваш брат ездит всюду. Весь мир.
К счастью, яичница поджарилась, салат был готов раньше. Фанни поставила перед ним тарелки, хлебницу с круглыми румяными булочками.
— Мне надо кое-чем заняться. Позовите, когда захотите кофе, — сказала она и оставила его одного.
Не успел он доесть, вернулся брат. Не снимая плаща и шляпы, он прошел на кухню. Поздоровались. Брат был озабочен и не в духе. Сняв и протерев платком очки, он ворчливо сказал:
— Никогда не можешь располагать собой, черт бы побрал все эти дела.
— Что случилось, Казимир? — встревожился Станислав.
— Представь, я должен лететь в Париж. Срочно. Немедленно. Можно подумать, там умрут без меня.
— По делам твоей фирмы?
— Да, черт бы их побрал.
— Как же я?
— Не расстраивайся. Это всего три-четыре дня, не больше. Мне обиднее, чем тебе, поверь. Но ты скучать не будешь. Я попросил Роджерса — он тебя возьмет под опеку.
— А ты что, прямо сейчас?
— Сию минуту. Буквально. Вот билет на самолет. — Казимир похлопал себя по карману. — Идем ко
В кабинете, собирая со стола бумаги и складывая их в портфель, Казимир дал ему несколько указаний.
— Роджерса не стесняйся, ты видел — он свой. Захочешь прогуляться, вызови машину, Фанни знает, как это сделать. Я оставлю тебе сто долларов. Попроси Роджерса обменять их на кроны. Вечером один по кабакам не ходи. Что еще? Кажется, все. Советуйся по всем интересующим тебя делам с Фанни или Роджерсом. Сходи в собор святого Стефана, съезди в лес. Роджерс позвонит тебе после часу.
В десять часов брат уехал, поцеловав Станислава в щеку и перекрестив католическим двуперстием.
Фанни сварила кофе, он докончил свой завтрак в унылых размышлениях. Нескладно получается: его бросили на попечение чужих людей. Как он должен себя вести? Роджерс производит приятное впечатление, но нельзя же навязываться ему. И потом — дипломат. С какой стати он будет возиться с едва знакомым человеком?
Фанни пришла помыть посуду и вывела его из раздумья.
— Вам немножко не везет, но это ничего. Мистер Роджерс веселый джентльмен, — сказала она, чтобы ободрить его. — Пока можете посмотреть телевизор или почитать. У брата есть русские книги.
— Спасибо, Фанни. Лучше пойду прогуляюсь.
— Через час можно вызвать автомобиль. До центра города далеко.
Она надела резиновые перчатки и склонилась над посудомойкой. На ней было тонкое серое платье в обтяжку, очень короткое. Тесемки передника подчеркивали талию. Ямочки на сгибах под коленками чем-то напоминали ямочки на ее щеках. Станислав Михайлович подумал, что проводить время в обществе Фанни было бы гораздо приятнее, чем в обществе Роджерса. Он охотно отказался от пешей прогулки.
— Подождем машину. Я вам не мешаю?
— Что вы! Я все время одна. Это плохо для молодой женщины.
— Извините за нескромный вопрос: сколько вам лет?
— Тридцать.
— Я думал, двадцать! — признался он, и, может быть, никогда комплимент женщине не звучал так искренне.
Он впервые услышал ее смех и поразился, как звонко она смеется.
— И вы никуда не ходите по вечерам?
— В кино. Иногда в театр.
— Одна?
— Да.
— Неужели у вас нет…
— Жениха? — помогла она ему, — У меня уже был муж. Теперь долго не будет.
— Почему?
— Он был… как это?.. Отелло.
— Ревнивый?
— Да. Теперь мне надо долго отдыхать.
В кабинете Казимира зазвонил телефон.
— Простите.
Она вышла и тут же вернулась.
— Это мистер Роджерс. Он просит вас.
Густой, хорошо наполненный баритон Роджерса по телефону звучал еще красивее.
— Паскевич, здравствуйте. Брат уехал?
— Да, совсем недавно.
— Такой брат хуже плохой тещи, правда? Бросать дорогого гостя…
— Ничего, не обижаюсь.