Знаменитые писатели Запада. 55 портретов
Шрифт:
Кстати, почти все близкие и знакомые Хемингуэя звали его Папой за маститость и мудрость. Не римский Папа, а писательский Папа. Сын Грегори вспоминает: «В 50 лет Папа стал снобом и пустозвоном. Постоянно звучало: „Во дворце… в палаццо… граф такой-то очень милый человек, тебе он понравится, Гиг“. Граф такой-то, как правило, оказывался пустышкой и вовсе не сиятельной особой. „А девчушка, Гиг, правда, в ней что-то есть?“ А она была сама скука, да еще, словно пришитая, сновала вокруг крюконосая мамаша… Папа вошел в международные круги, и мне казалось, что я потерял его. „Я прожил чудесную жизнь, Гиг. Никогда не стыдился своих поступков. Ну, разве не весело, Гиг? Ну не здорово ли, черт побери! Приказываю, Гиг, — жизнь
Отцы и дети. Иногда им так трудно понять друг друга. Сын ищет свое место в жизни, пробует писать, как отец, а Папа тем временем снимает богатый урожай со своих трудов. Повесть-притча «Старик и море» приносит Хемингуэю дополнительные лавры славы: премии Пулитцера и Нобеля (Нобель — «за повествовательное мастерство, в очередной раз продемонстрированное в „Старике и море“, а также за влияние на современную прозу»). По состоянию здоровья Хемингуэй не мог отправиться в Стокгольм, и речь за него читал американский посол. Там говорилось: «…творчество — это в лучшем случае одиночество… Писатель растет в общественном мнении и за это жертвует своим одиночеством. Ведь писатель творит один, и, если он достаточно хороший писатель, ему приходится каждый день иметь дело с вечностью — или с ее отсутствием».
В 1959 году на Кубе произошла революция. Несмотря на ее угрозы, Хемингуэй вернулся на Кубу и сделал официальное заявление в газете «Революсьон»: «Я счастлив снова оказаться на Кубе, потому что считаю себя еще одним кубинцем… Не хочу, чтобы меня считали янки…»
Наверное, после этих слов Папы Хэма Дядя Сэм заскрежетал зубами.
Два знаменитых бородача — Эрнест Хемингуэй и Фидель Кастро встречались лишь однажды. В одном из интервью Кастро сказал: «В первую очередь Хемингуэй меня привлекает своим реализмом. Он описывает все с необычайной точностью ясностью. В его произведениях нет слабых мест. Все крайне убедительно и реалистично, и еще меня в нем привлекает его авантюризм. Он авантюрист, в лучшем смысле этого слова. В том смысле, который я высоко ценю. Я имею в виду, что он не из тех, кто живет в согласии с миром, который его окружает, а считает своим долгом изменит: этот мир. Он хочет порвать с условностями и поэтому бросается в авантюру…»
Спустя несколько лет после гибели Хемингуэя корреспондент парижского «Фигаро» побывал на Кубе и рассказал о доме, где зазвонил колокол. И в частности отметил: «Сам Хемингуэй — своего рода коктейль из амбиций, эгоцентризма, великодушия и альтруизма, взрывного темперамента и депрессии. Это человек удивительной, редкой тонкости, хрупкости души, хотя он и имел косую сажень в плечах, бицепсы окружностью в 43 сантиметра. Ему льстили, его чествовали безмерно, но он всегда оставался одиноким, хронически беспокойным. Потенциальным самоубийцей».
Концовка жизни Эрнеста Хемингуэя оказалась печальной. Многочисленные травмы и раны, полученные им в разные годы, сказались на здоровье: его мучили боли, донимала непреходящая депрессия. Лечение в клинике не помогло, и тогда он прибег к радикальному способу избавления от всех бед — к самоубийству. Он не дожил немного до 62 лет.
После смерти Хемингуэйя хлынула лавина книг и воспоминаний о нем. Кто-то с громадным удовольствием рвал на части мертвого Льва. Летом 1967 года Корней Чуковский записал в своем дневнике: «Прочитал „Papa Hemingway“, развязную, вульгарную книгу — со странным концом — о сумасшествии великого писателя…»
О развенчании, топтании и хулении Хемингуэя мы поговорим позднее. А пока предлагаю вспомнить об отдельных удивительных фактах из жизни, писателя, о том, как ходил он по лезвию ножа и как случайности сыпались на его голову, и это далеко не 33 несчастья чеховского Епиходова.
Под знаком гибели
Одна
Все началось еще в юности, когда Хемингуэй увлекался боксом. Три перелома носа, травма левого глаза, несколько сотрясений мозга, — вот во что обошлось ему увлечение рингом. Но не отвратило от бокса, которым Хэм продолжал заниматься и в последующие годы. Тренируя тело, — он тренировал свой мозг. И изживал попутно страх, примечательно, что в книгах Хемингуэя, в его письмах, в разговорах часто возникало слово «страх». Он не понаслышке знал, что такое страх, но всегда преодолевал его. Он любил риск, а риск без страха не бывает.
8 июля 1918 года на фронте Первой мировой войны Хемингуэй спас итальянского солдата, попал под артиллерийский обстрел, но продолжал ползти и тащить незнакомого ему итальянца. В итоге сам оказался в госпитале с простреленными коленями и пробитой ступней, начиненный 22 мелкими осколками, некоторые из них остались в теле писателя на всю жизнь, итальянский хирург сделал невозможное и поставил Хэма на ноги.
Уже в мирное время — в ночь на 1 ноября 1930 года, — возвращаясь на машине с охоты на лося в штате Вайоминг, Хемингуэй был ослеплен фарами встречного грузовика и улетел в кювет. Когда его вытащили из автомобиля, то рука висела как плеть. Но Хемингуэй решил вести автомобиль «одной левой» и сам довез себя до ближайшего госпиталя. Рентген показал, что рука была сломана в нескольких местах. Десять раз врачи пытались правильно соединить кости, лишь на одиннадцатый раз им это удалось.
В апреле 1935 года Хемингуэй вышел в первый рейс на своем катере «Пилар» к острову Бимини. Поймав на крючок акулу, Хэм подтянул ее к борту и собирался прикончить ее из пистолета, но катер качнуло — и пуля попала не в акулу, а в ногу охотника за акулами. Превозмогая боль, Хэм направил катер к берегу. Об участи акулы история умалчивает.
25 мая 1944 года. Лондон. Темный вечер. Машина, на которой ехал военный корреспондент Хемингуэй, врезалась в цистерну с водой. Писатель сильно ударился головой о ветровое стекло и получил очередное сотрясение. К его счастью, не произошло взрыва, Уэма доставили в госпиталь Святого Георгия, через 7 дней он убедил врачей, что с ним все в порядка. И, несмотря на сильные головные боли, уже 2 июня он вылетел на юг Англии, где сосредоточились для высадки на материк союзнические войска. Как военный журналист Хемингуэй не мог пропустить такое важное событие.
Во время боевых действий в Нормандии Хемингуэй старался чаще бывать на передовых позициях, чтобы все увидеть своими глазами и получить свеженький материал. Однажды он раздобыл немецкий мотоцикл и на нем прорвался глубоко в тыл фашистов. Естественно, его засекли и разбили в пух и прах мотоцикл, показавшийся немцам подозрительным. Однако Хэмингуэй успел выброситься из мотоцикла в кювет и часа два, затаясь, ждал своей печальной участи. Нo его не обнаружили. Пронесло и на этот раз.
Война закончилась и казалось, все дальше будет тихо и мирно. Хемингуэй вернулся на Кубу в свой дом. 20 июня 1945 года он, спеша отвезти на аэродром свою жену Уэлш, потерял управление, и его автомобиль врезался в дерево. Как говорят французы: о-ля-ля! Снова разбитая голова, сломанные ребра и повреждена нога. И тут снова можно удивляться мужеству Хэма, он, весь травмированный, опять же, несмотря на собственные болевые ощущения, поднял Мэри на руки и отнес на руках в ближайший поселок, думая, что его спутница получила тяжелейшую травму, а у нее была лишь рассечена щека, но кровь и ее стоны заставили Хемингуэя забыть о себе. Он спасал Мэри.