Знаменитые писатели Запада. 55 портретов
Шрифт:
А теперь просто необходимо коснуться темы «маркитанток». С ранних лет Генрих Гейне проявил себя очень влюбчивым. Маленькая Вероника, дочь палача Иозефа, или «красная Зефхен», как звали ее… Большая и безответная любовь к кузине Амалии… Амалия предпочла выйти замуж за другого и превратиться в почтенную мадам Фридлендер. А Генриху Гейне оставалось изливать свою сердечную боль в стихах.
Юноша девушку любит, А«Конченый человек» все же нашел в Париже (и где? в обувной лавке) свою женщину, 18-летнюю Эжени Миро, которую он назвал Матильдой. Девушку весьма простую и по умственному развитию явно не тянувшую на статус музы поэта. Гейне пытался дать ей образование, но она не смогла учиться. «У нее чудесное сердце, но слабая голова», — говорил Гейне своим друзьям. Она безрассудно тратила деньги и часто взрывалась не по делу, отчего Гейне прозвал ее «домашним Везувием». Почему он выбрал именно ее, остается загадкой. Может быть, потому, что она была веселого нрава, искусной любовницей и преданным другом? Весьма возможно. Когда Гейне окончательно слег и почти не вставал с постели, Матильда превратилась в заботливую и нежную сиделку, самоотверженно ухаживала за больным и как могла утешала его. К тому же она совершенно не ревновала Гейне к его поклонницам, среди которых была и последняя возлюбленная поэта, Камилла Сельдей, маленькая брюнетка с плутовскими глазами по прозвищу «Муха».
Сохранились письма Гейне к «милой, дорогой Mouche». Вот некоторые отрывки из них:
«…Радуюсь тому, что вскоре увижу тебя и запечатлею поцелуй на твоем милом личике. Ах, эти слова получили бы менее платонический смысл, если бы я еще был человеком. Но, к сожалению, я уже лишь дух; тебе, может быть, это приятно, меня же отнюдь не устраивает… Чувствую себя по-прежнему плохо: ничего, кроме неприятностей, припадков бешеной боли и ярости, вызванных моим безнадежным состоянием. Мертвец, жаждущий самых пылких наслаждений жизнью! Это ужасно! Прости!..»
«…Я был бы так рад видеть тебя, последний цветок моей печальной осени! Безмерно любимое существо!
Остаюсь вечно преданный тебе с глупою нежностью, Г. Г.»
«Дорогая Mouche! Я простонал всю очень дурную ночь и почти теряю мужество. Надеюсь, что завтра услышу над собой твое жужжанье. При этом я сентиментален, как влюбленный мопс…»
Матильда, этот «домашний Везувий» и официальная жена Гейне, любимый ею попугай Кокото и последняя возлюбленная, «Муха» — вот основной круг общения великого поэта. «Не будь у меня жены и попугая, — острил Гейне, — я — Господи, прости мне этот грех! — покончил бы с собою, как римлянин!»
Однажды больного Гейне навестил его старый знакомый Карл Маркс. В этот момент поэта переносили на простыне на кровать, и он заметил слабым голосом: «Видите, дорогой Маркс, дамы все еще носят меня на руках».
Юмор не покидал Гейне даже в тяжелые минуты. Однако паралич производил свое разрушительное дело — рвоты, обмороки, судороги… Последними словами поэта было: «писать… бумагу, карандаш…»
Генрих Гейне испил до дна предназначенную ему судьбой горькую чашу. Остается только утешаться его лирикой, иронией и юмором.
Несколько эпизодов из жизни Гейне.
Однажды у поэта, возвращавшегося из-за границы в Германию, таможенники спросили, не везет ли он запрещенных книг.
— О, очень много! — ответил Гейне.
— Где? — спросили бдительные чиновники.
— Тут, — ответил поэт, указывая на голову.
Гейне был весьма невысокого мнения о всех государственных служащих
И еще одно «однажды». Как-то вечером Гейне и Бальзак прогуливались в Париже по Елисейским Полям. Мимо них прошла очаровательная дама.
— Посмотрите на эту женщину! — воскликнул Бальзак. — Как она держится, какое достоинство во всем теле! Этому нельзя научиться, это врожденное! Держу пари, дорогой друг, что она княгиня!
— Княгиня? — усмехнулся Гейне. — Готов поспорить, что это кокотка!
Они поспорили. Навели справки через знакомых, и выяснилось, что оба правы. Дама была действительно княгиня, но и кокотка тоже. Как говорится, едина в двух лицах.
А теперь еще один характерный для Гейне стих:
Как сообщают негры, у льва Часто от скуки болит голова. Тогда, чтоб избавиться от припадка, Мартышку съедает он без остатка. Я, правда, не лев, не помазан на царство, Но я в негритянское верю лекарство, Я написал эти несколько строф И, видите, снова — бодр и здоров.Это перевод Вильгельма Левика, а вообще Гейне переводили многие, до советских времен — от Лермонтова до Блока. Ну а после тоже многие.
Из дневника Корнея Чуковского, запись от 21 ноября 1932 года: «…В ГИХЛе выходят мои переводы из Гейне… предисловие написано Шиллером (был такой советский литературовед. — Ю. Б.) — ну топорно, ну тупо, но ничего, а вот примечания Берковского, это черт знает что — наглость и невежество…»
Бывало и так. Но гордились другим: много в СССР издавали и пропагандировали Гейне, в то время как в гитлеровской Германии книги поэта сжигали на кострах. В Советском Союзе даже был свой Генрих Гейне — Михаил Светлов, которого называли «красным», «советским Гейне». Вроде бы похожи лирика, ирония и юмор. Действительно, есть что-то сходное, однако одна существенная разница: степень таланта. Да и масштаб личности не тот. Не случайно известный пародист Александр Архангельский написал довольно-таки язвительную пародию под названием «Лирический сон» с намеком на популярную светловскую «Гренаду»:
Я видел сегодня Лирический сон И сном этим странным Весьма поражен. Серьезное дело Поручено мне: Давлю сапогами Клопов на стене. Большая работа, Высокая честь, Когда под рукой Насекомые есть. Клопиные трупы Усеяли пол. Вдруг дверь отворилась И Гейне вошел. Талантливый малый, Немецкий поэт. Вошел и сказал он: — Светлову привет! Я прыгнул с кровати И шаркнул ногой: — Садитесь, пожалуйста, Мой дорогой! Присядьте, прошу вас, На эту тахту, Стихи и поэмы Сейчас вам прочту!.. Гляжу я на гостя — Он бел, как стена, И с ужасом шепчет: — Спасибо, не на… Да, Гейне воскликнул: — Товарищ Светлов! Не надо, не надо, Не надо стихов!