Знаменитые писатели Запада. 55 портретов
Шрифт:
— Как Вы представляете себе несчастье?
— Разлучиться с мамой.
— Что для Вас страшнее всего? — спрашивают дальше.
— Люди, не понимающие, что такое добро, — отвечает подросток, — и не знающие радостей нежного чувства.
Отвращение к людям, не любящим «радостей нежного чувства», сохранилось у него на всю жизнь. Боязнь причинить огорчение навсегда оставалась для него движущим инстинктом. Рейнальдо Ан, бывший, вероятно, его лучшим другом, рассказывает, как Пруст, выходя из кафе, раздавал чаевые; расплатившись с официантом, обслужившим его, и заметив в углу другого официанта, который ничем не был ему полезен, он бросался к нему и так же, как первому, предлагал бессмысленно огромные
Наконец, уже собравшись садиться в машину, он внезапно возвращался в кафе. «Кажется, — говорил он, — мы забыли попрощаться с официантом; это неделикатно!»
Деликатный… «Слово это играло в его словаре и его поступках важную роль…» — заключает Андре Моруа.
Деликатный и болезненный. Пруста с девяти лет преследовала астма, ее приступы мучили его и во многом обусловили восприятие и образ жизни. Физиология давила на него. Не случайно тема болезни проходит через все его творчество, начиная с первой книги «Наслаждения и дни».
И тем не менее Пруст закончил престижный лицей Кондорсе и два года служил добровольцем в пехотном полку, расквартированном в Орлеане. По возвращении в Париж поступает в Высшую школу политических наук, однако ни политическую, ни торговую карьеру, как хотел отец, Пруст не сделал, его увлекла стихия парижских салонов. Именно там он прошел своеобразный университет светской жизни, посещая эту «ярмарку тщеславия», там нашел многих своих будущих персонажей.
Как выглядел Марсель Пруст? Один из его лицейских друзей Даниэль Галеви отмечал «огромные восточного типа глаза, большой белый воротник и развевающийся галстук», что напоминало всем образ «беспокойного и беспокоящего архангела», вызывая гамму противоречивых чувств: с одной стороны, восхищение и любовь, с другой — удивление, неловкость и ощущение «несоизмеримости» с ним.
О «притягательной загадочности» Пруста времен лицея вспоминал и Робер Дрейфус. Он отмечал «утонченную, неисчерпаемую» любезность Пруста, которая воспринималась окружающими как нечто утомительное. Он был сотворен «словно бы из иной субстанции». Иная «субстанция» — это душевная конституция, какой, увы, мало кто обладает.
Другой наперсник юности, Леон Пьер-Кэн, таким нарисовал портрет Марселя: «Широко открытые темные сверкающие глаза, необыкновенно мягкий взгляд, еще более мягкий, слегка задыхающийся голос, чрезвычайно изысканная манера одеваться, широкая шелковая манишка, роза или орхидея в петлице сюртука, цилиндр с плоскими краями, который во время визитов клали тогда рядом с креслом; позднее, по мере того как болезнь его развивалась, а близкие отношения позволяли ему одеваться, как он хотел, он все чаще стал появляться в салонах, даже по вечерам, в меховом пальто, которое не снимал ни летом, ни зимой, ибо постоянно мерз».
Многие годы Марсель Пруст провел как рафинированный и богатый денди, нигде не работая по найму и служа только искусству, наслаждаясь чужими произведениями и создавая свои.
В письме к Даниэлю Галеви он писал в 1888 году: «Я не являюсь декадентом. В этом веке я особенно люблю Мюссе, старика Гюго, Мишле, Ренана, Сюлли-Прюдома, Леконта де Лиля, Галеви, Тэна, Бэка, Франса. Мне доставляет большое удовольствие Банвиль, Эредиа и своеобразная идеальная антология, составленная мною из фрагментов творчества поэтов, которых я в целом не принимаю: „Цветы“ Малларме, „Песни“ Поля Верлена и т. д. и т. д.»
В круг его интересов входили и многие другие имена: Бальзак, Шатобриан, Жорж Санд, Бодлер, Лев Толстой, Федор Достоевский, Джордж Рёскин, а также философы Шопенгауэр, Ницше Бергсон и другие.
Затворничество
В 1903 году скончался отец Пруста, в 1905 году — мать. Эти две
«Угрызения ли совести по отношению к матери, так верившей в него, но не дождавшейся результатов его работы, заставили его тогда стать настоящим затворником, или дело было только в болезни? А может, болезнь и упреки совести были только предлогом, которым воспользовалась жившая в нем бессознательная потребность написать произведение, уже почти созданное воображением? Трудно сказать. Во всяком случае, именно с этого момента начинается та самая ставшая легендой жизнь Пруста, о которой его друзья сберегли для нас воспоминания». Так пишет Андре Моруа.
Потеря близких одновременно означала и свободу устроить жизнь по-новому, не оглядываясь и не боясь никого. В 1906 году Марсель Пруст переезжает на бульвар Османа, в дом 102, и заставляет обить стены пробкой, чтобы шум и городская суета не мешали его сосредоточенной работе, погружению в свои воспоминания. Он живет при постоянно закрытых окнах, дабы запах каштанов, болезненный для него, не проникал внутрь. По распоряжению Пруста все предметы дезинфицируются. Сам он носит вязаные шерстяные фуфайки, которые, перед тем как надеть, обязательно греет у огня.
Друзья называют его «солнцем полуночи», поскольку всю ночь Пруст проводит при искусственном освещении в окружении бесчисленных записных книжек, тетрадок, книг и фотографий. Пруст заполняет двадцать больших тетрадей, составляющих главную его книгу. Он выходит лишь ночью и только по необходимости, чтобы найти или уточнить какую-то деталь для своего произведения. Чаще всего он отправляется в ресторан «Риц» и расспрашивает официантов и метрдотеля о разговорах посетителей. Это исключительно литературные вылазки. Так он пишет с 1910 по 1922 год свой шедевр «В поисках утраченного времени». Произведение состоит из семи томов общим объемом в пять тысяч страниц — это около полутора миллионов слов. В книге (это по существу одна книга) действуют сотни персонажей, время действия с 1840 по 1916 год.
Однажды, в апреле 1955 года, Анна Ахматова разразилась монологом по поводу Эрнеста Хемингуэя в присутствии своей постоянной слушательницы Лидии Чуковской, заметив при этом: «В „Прощай, оружие!“ говорится про кого-то „у него даже был где-то отец“. Полная противоположность Прусту: у Пруста все герои окутаны тетками, дядями, папами, мамами, родственниками, кухарками…»
Это так. «В поисках утраченного времени» — это гигантская семейная и социальная фреска, отражающая угасание французского дворянства на рубеже XIX–XX веков, крах его как класса и приход на смену ему власти «денежного мешка» — буржуазии. Голубая кровь Сен-Жерменского предместья больше не в почете. Аристократы выходят из моды. И впереди всех французов ждут окопы Вердена — общество накануне Первой мировой войны. В своем многотомном романе Пруст выступает как подлинный летописец быта деградирующего класса (позднее в этой роли выступил и наш Бунин, живописуя угасание помещичьего быта).
Первую книгу своей эпопеи Марсель Пруст предложил издательству «Нувель ревю франсез». Ему отказали, не вникая особенно в текст, так как у автора не было, по существу, никакого «положения» в литературе, зато было отрицательное «реноме» завсегдатая светских салонов. После первого отказа последовали другие. И только в 1913 году Прусту удалось опубликовать свой первый том, «В сторону Свана», у издателя Бернара Грассе, и то исключительно за свой счет.
Второй том, «Под сенью девушек в цвету», появился на свет в 1919 году и принес Прусту весьма престижную Гонкуровскую премию. Читающая публика вдруг заметила нового писателя и оценила его по достоинству. Последовали переводы на другие языки. Забрезжила мировая слава. Но она пришла с большим запозданием: осенью 1922 года Марсель Пруст скончался.