Знаменитый универсант Виктор Николаевич Сорока-Росинский. Страницы жизни
Шрифт:
Я отнесла газету и гонорар Виктору Николаевичу. Он от гонорара отказался наотрез, а публикацией был доволен: «Видишь, все получилось. Наш опыт может кому-то пригодиться».
«Может кому-то пригодиться» - одна из любимых заповедей учителя.
А я снова - в какой раз!
– получила урок, значение которого поняла много-много позже: за природный дар надо расплачиваться.
Справедливо ли это? Но мой любимый поэт сказал:
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет - и выше.
В 1957 или 1958 году я, предварительно получив разрешение Виктора Николаевича и согласовав день и час, привела к учителю Костю Кузминского, студента моего факультета, поэта, с которым у меня стремительно развивался роман. Я просила Виктора Николаевича
В мой адрес учитель сочинил шутливое стихотворение. Я его помню:
Ходит птичка весело
По тропинке бедствий,
Не предвидя из сего
Никаких последствий.
И подпись: «Любящий тебя В. Сорока-Росинский». С Костей мы вскоре расстались.
Однажды я застала Виктора Николаевича в особенно приподня том настроении. Накануне его посетил интурист из Финляндии (время хрущевской оттепели) - бывший ученик Стрельнинской гимназии, ныне профессор-историк. Он специально приехал в Ленинград, чтобы встретиться со своим бывшим учителем истории в 1915 году и благодарить его за точный выбор профессии. «Финн» разыскал Виктора Николаевича через адресный стол, узнал телефон, договорился о встрече. Она была теплой и продолжительной.
Как-то, рассуждая о разных видах труда, Виктор Николаевич сказал мне: «Труд учителя, воспитателя, ученого очень сложен, растягивается на долгие годы. Плоды такого труда в лучшем случае увидишь через много лет, а можно при жизни и вовсе не дождаться, хотя посев был добрый, нещадно полит потом и кровью. Труд рабочего конкретен, результаты видны сразу: взял токарь заготовку, обточил ее на станке, тут же образовалась красивая деталь. Или дворник: подмел лестницу, двор, улицу - стало чисто. Как-то в ШКИДе я долго хлопотал, чтобы нам замостили двор, достал кирпич, цемент, инструменты - а рабочих все не присылали. Тогда я своим приказом объявил, что все без исключения преподаватели, воспитатели, хозяйственные работники и воспитанники старших и младших классов в ближайший день выходят с утра на работу. Вышли все и, надо отдать должное, трудились с большим энтузиазмом, даже самые отпетые лентяи-старшеклассники. К вечеру двор был полностью вымощен, немногие кусты подстрижены и огорожены, стволы тополей побелены. Все, абсолютно все были довольны. И вот теперь я как-то поехал на Курляндскую. В здании ШКИД располагается какой-то швейный цех. А двор через тридцать с лишком лет уцелел. Он мощеный, нет грязи. Мне стало приятно. И снова думаю: "Педагог трудится долгими годами, практически всю жизнь, и лишь изредка видит результаты своей работы. Когда их видишь - это счастье". Даже врач скорее увидит плоды своего труда. Тяжело ученому. Имей ввиду, путь, который ты избрала, трудный путь. Но когда что-либо удастся, ты узнаешь, прочувствуешь, что картина складывается, ты поймешь, что такое счастье творчества».
Однажды Виктор Николаевич рассказал, что его время от времени навещает наш математик Игорь Александрович Родионов, что они подолгу беседуют о разном. Я не слишком удивилась, мне и в школе казалось, что Игорь Александрович тайно симпатизировал Виктору Николаевичу.
«Ну, и как Вам Игорь Александрович?» - спросила я.
«А знаешь, весьма любопытный человек. Прежде всего он биолог, а не профессиональный математик, он знает математику так хорошо, что свободно преподает ее в шестых-десятых классах сред ней школы, да еще работает почасовиком в ЛИТМО (Ленинградский институт точной механики и оптики).
Школу, педагогику Игорь Александрович не любит. Преподавание для него - способ зарабатывать небольшие, но верные деньги, иметь продолжительный летний отпуск и проводить его каждый раз в полном одиночестве на новом месте, занимаясь любимым делом - ловлей бабочек. Больше всего очарован Уссурийским краем, говорит - ничего прекраснее не видал.
Вот такой необычный человек. Живет где-то на Васильевском острове. Один. Давно разведен. Сын - твой ровесник - учится в Дзержинке. Бывает у отца по воскресеньям.
Приглашал меня в гости, но вечером мне не выбраться из дома из-за моих очень плохо видящих глаз, днем он работает (я тоже, но дома) в школе или институте, в воскресенье у него сын. Не получается, а жаль.
Ну, что, удивил я тебя?» Я ответила, что удивлена, но как-то очень по-хорошему.
Как-то, беседуя со мной, Виктор Николаевич сказал, что кто-то из философов (не помню, кто именно) выдвинул интересную идею: каждому человеку при рождении на всю жизнь отпускается примерно одинаковое количество жизненной энергии (elan vitale). Один человек расходует свою энергию постоянно маленькими порциями. Другой за всю жизнь совершает единственный, но крупный, значительный поступок. Третий - несколько не очень больших, но все же заметных поступков, отделенных подчас большими временными промежутками. На мой вопрос: «А вы, Виктор Николаевич, себя относите к какой категории?» ответил, засмеявшись: «Пожалуй, к третьему типу. Кстати, Рива, знай, что ШКИД, за которую я снискал гнев самой Н. К. Крупской, публично назвавшей меня каким-то, точнее, какой-то сорокой, я отнюдь не считаю главным, а уж тем более единственным серьезным делом своей жизни. Было и до нее, и после очень много интересных и небесполезных дел. Вот хоть бы наш роман с твоим классом. Такая сердечная привязанность с обеих сторон. Истинно взаимная любовь. Мне она согрела душу, вдохнула молодые силы. А ты и твои подруги много позже поймете, как важно и необычно было все, чем мы занимались. Это была настоящая совместная работа».
Как-то раз Виктор Николаевич рассказал мне о молодой учительнице Надежде Александровне, которой помог стать на ноги. Она, искренняя, но еще малоопытная, не вполне овладела методикой преподавания русского языка и литературы. Ее буквально затюкали инспекторы и руководство школы, где она работала. Человек стал терять веру в себя, а для учителя это - конец, надо искать новую профессию. Теперь, когда все наладилось, они с Надеждой Александровной - приятели, она заходит к нему поговорить, попить чайку.
Как всякий житель коммунальной квартиры, Виктор Николаевич посещал общественные бани. В середине 1950-х годов из их раздевалок постепенно исчезли шкафчики для белья и одежды. Вместо них появились открытые диванчики на двоих. Посетители раздевались и одевались на глазах друг у друга. Вот тогда Виктор Николаевич обнаружил, что мужчины носят не кальсоны и нижние рубашки, а трусы и майки. С глубоким изумлением он как-то сказал мне: «Представляешь, Рива, человек тщательно, от души намылся и тут же голыми ногами влезает в уличные брюки. А их отпаривают в лучшем случае пусть и каждый день, но только снаружи. В большинстве случаев их отпаривают не чаще раза в неделю. Эту одежду не стирают вовсе. Нижнее белье охраняет кожу от всякой дряни и прекрасно предохраняет от простуды. Зря от него отказались. Неладно это».