Знамя любви

Карнеги Саша

Веселье нарастало, молодые мужчины вели себя все более шумно, а женщины – все более томно. В одном углу двое очень богато одетых людей, в стельку пьяные, покатываясь со смеху, насильно впихивали в рот задыхающемуся, блюющему карлику одно пирожное за другим.

– Жри, маленький дьявол, жри, когда дают! Ну-ка, еще одно! Сергей, держи его! Скользкий, как угорь, черт, так и вырывается из рук!

Карлик умолял о пощаде.

– Больше не могу, ваши превосходительства! Отпустите! Желудок мой разрывается на части, я задыхаюсь!

Кавалер кружил юную девушку до тех пор,

пока она не упала на цветы, сев, словно в венчик, в разметавшиеся по полу юбки. А он, с бессмысленным хохотом стоя над ней, лил вино на ее голые плечи. Казя с удивлением наблюдала за этими выходками – такого она в других домах не видела. В душном дымном зале среди гостей присутствовали самые именитые люди России, а вели себя все, как дети, ничуть не лучше казаков. Казаки, однако, веселились под открытым небом, где было чем дышать. Но венгерское вино заставило Казю более снисходительно смотреть на то, что происходило вокруг, она, как все, смеялась, притопывала ногами в такт музыке, и когда Алексей придвинулся к ней и положил руку на ее плечо, она не отстранилась, а подняла на него веселые глаза.

– Вы, русские... – начала было она, но он закружил ее в танце, не дав продолжить. От его улыбки по ее телу разливалось тепло. «Этот мужчина очень привлекателен, – думала она, смотря на его смеющийся профиль, когда он обращался к приятелям. – Но и опасен...» Сегодня ночью, знала она, Льва Бубина ей будет мало.

– Медведя! – раздался пьяный выкрик. – Медведя сюда!

– Он тут уже был однажды, – с укором произнес Алексей. – Дураки накачивали его вином, пока он не проломил кому-то голову лапой.

Казе казалось, что с высоты своего роста Алексей с улыбкой взирает на окружающих, как смотрел бы великан на шалости лилипутов. Он, наверное, высокомерен, знает себе цену, не забывает, что силен и красив. Но она готова была простить ему эти мелкие недостатки, видя, как красиво опускаются его длинные густые ресницы, когда он улыбается.

Кусочками мяса медведя заманили вверх по лестнице. Оглушенный шумом, ослепленный ярким светом, он разлегся посередине комнаты, мигая маленькими испуганными глазками. Его вожак, раболепный старик, непрестанно кланявшийся, уколами палки с железным наконечником заставил зверя подняться и сорвал аплодисменты.

– Пляши! – кричали зрители. – Пляши, покажи, на что ты способен!

Но медведь не двигался. Из его глаз выделялась какая-то влага, ее капли в ярком свете блестели на темной шкуре, медведь, казалось, плакал. Казю охватило чувство острой жалости к бедному животному.

– Видит Бог, я заставлю его плясать! – Лев вытащил шпагу и уколол медведя сзади в бедро. Зверь взревел от боли, с поразительной быстротой повернулся к обидчику, сверкая налившимися кровью красными глазами. Лев в испуге отскочил в сторону.

– Он в отместку снимет с тебя скальп! – раздались голоса.

– Дайте медведю тоже шпагу!

– Пусть идут драться на дуэли вместе с Апраксиным и французом.

– Я ставлю на медведя!

Пошлые шуточки были встречены громовым хохотом.

– Граф Бубин – известный храбрец, – громким голосом отчеканил Алексей, и его слова подействовали

на гостей, как ушат холодной воды. Лев взглянул на Орлова поверх обнаженного клинка.

– Я готов драться с кем угодно, – заявил он, хорохорясь. – И когда угодно. – Казя видела, что он сильно пьян.

Все переглянулись, настала тишина. Ее нарушал только звон цепи медведя да потрескивание свечей в канделябрах.

– Прошу, господа, прошу! – князь Баратынский встал между Алексеем и Львом. – Достаточно неприятностей на сегодня. Может, ему понравится твоя музыка, – обратился он к одному из цыган. Тот вышел вперед и исполнил какую-то простую веселую мелодию, а вожак медведя хлопал в ладоши и дергал цепь. Медведь повернулся раз, другой, закружился быстрее и быстрее и даже один раз неуклюже подпрыгнул.

Прошла минута, но она показалась Казе вечностью. Лев отвел шпагу и вставил ее в ножны. Казн с облегчением вздохнула. Алексей добродушно пожал плечами и протянул Льву руку.

– Я просто пошутил, – безмятежно сказал он. Но Лев, словно не замечая протянутой руки, круто повернулся на каблуках и решительной походкой направился к столу, где налил себе стакан вина и нарочито громко заговорил со знакомым.

– Простите, – произнес Алексей, к удивлению Кази, покаянным тоном. – Я вовсе не собирался его обидеть. Слова сами собой сорвались с языка, прежде чем я успел подумать. Боюсь, я нажил себе врага в лице вашего друга. – Он говорил серьезно, но глаза его смеялись.

– Боюсь, что да.

Она видела на лице Льва ничем не прикрытую ревность и боялась возвращаться с ним домой.

– Я прощен?

Она кивнула головой и постаралась не думать о том, что ее ждало ночью. Это было не так уж и трудно – она стояла рядом с мужчиной, который интересовал и волновал ее. Она чувствовала, как его плоть взывает к ней, безошибочно читая этот могучий зов в его глазах.

– Пойдемте, сядем в укромный уголок, – он взял ее за локоть, – наполним стаканы, и вы расскажете мне, почему я никогда не встречал вас раньше.

Он усадил ее на маленький диванчик, скрытый высокими цветами от любопытных взоров.

– Карцель! – позвал он. – Вина нам! Карлик-поляк наполнил их стаканы и удалился.

– Маленький мерзавец вот уже три года со мной. Не знаю, что бы я без него делал. Ростом он не выше волкодава, а сердцем мало кто из людей может с ним сравниться.

– Вы носите его с собой в кармане?

В самом лучезарном расположении духа они уселись поудобнее, намереваясь поговорить по душам.

Француз де Бонвиль, сидя в санях перед Петропавловской крепостью, ожидал, когда его секунданты – князь Куракин и шевалье д'Эон – закончат приготовления к дуэли. «Скорей бы уже все осталось позади», – думал он. Страха де Бонвиль не испытывал никакого – он был абсолютно уверен в себе. И в самом деле, разве не д'Эон, лучший фехтовальщик Парижа, учил его обращению со шпагой? Мороз щипал нос, железным обручем сковывал лоб. Руки де Бонвиль старательно прятал в мех шубы. «Быстрее, быстрее, ради Бога быстрее, пока кровь не застыла в жилах и не одеревенели все члены», – стучало у него в голове.