Знамя любви
Шрифт:
– Ты моя. Ты все еще принадлежишь мне и обязана делать то, что я прикажу. – Казе сразу вспомнились слова Чумакова.
– Я – твоя? – Резко спросила она. – С каких это пор?
– О, сука! – Взревел он в отчаянии и закатил ей пощечину. Слезы навернулись на глаза Кази, на щеке появилось красное пятно. Она не издала ни звука.
– Прости, Казя! О, прости! Я не хотел, видит Бог, я не хотел! – он, всхлипывая, ползал на коленях по полу, цепляясь за ее платье. – Прости меня, я... я... – Лицо Льва покрылось каплями пота и стало пепельно-серым. Зажимая рот рукой, он пополз к стульчику в углу комнаты, а Казя подошла к окну и вгляделась в ночной пейзаж. Снег прекратился;
«Когда я снова увижу вас?» Прикосновение губ Алексея к ее руке, его взгляд. Она еще сама не разобралась в своих чувствах, но твердо знала одно – каков бы ни был окончательный исход, ни он, ни она не захотят в будущем отказаться от встреч. «Когда я снова увижу вас? Я иногда выезжаю верхом за город... Мог бы показать вам дорогу к дворцам на берегу Финского залива... Зимой там замечательно красиво... А в трактире "Красный кабачок" подают великолепное теплое пиво». Но Казя знала: не о пиве его мысли.
Сквозь двойные оконные рамы до нее донесся отдаленный шум быстро мчащихся по улице саней. Она взглянула вниз. Мимо дома, вздымая за собой тучи снега, гремя упряжью и звеня колокольчиками, галопом пронеслась пара лошадей, черная на фоне белизны зимнего пейзажа. Куда она так спешит в это время ночи, словно гонимая дьяволом в ад? Будто привидение с крыльями, она летит во весь опор по безлюдным улицам. Веселый перезвон колокольчиков замер вдали, улица снова опустела.
И Казе страстно захотелось покинуть душную комнату, оглашаемую храпом Льва, сесть в сани, подставить лицо бьющему навстречу морозному ночному воздуху и под звон колокольчиков мчаться по заснеженным просторам, освещаемым лишь бледным светом месяца. Вперед, вперед, между темными стенами лесов, все дальше и дальше по равнинам России, невесть куда. Но тут она вспомнила, что через несколько часов займется день и она поедет кататься верхом с Алексеем.
Она неслышно разделась, улыбаясь своему отражению в длинном зеркале. Завтра, нет, уже не завтра, а сегодня открывается новая глава ее жизни.
Глава II
Павел Миронович Секретов сидел на своем обычном месте – у печки в трактире «Красный петушок». Трактир, помещавшийся на узкой улице в тени Казанского собора, пользовался большой популярностью среди казаков, приезжавших в Санкт-Петербург, да и других сословий, стоявших выше крепостных и городских рабочих, а также солдат, особенно из знаменитых отборных гвардейских полков – Семеновского, Измайловского и Преображенского. Это было небольшое помещение с закопченными от масляных фитилей стенами и потолком и посыпанным грязными опилками полом.
– Сказываю вам, это так же верно, как то, что я сижу здесь, – повторил Павел, с видом бывалого человека вглядываясь в своих собеседников сквозь облако табачного дыма. Острые слегка раскосые глаза Павла выдавали его монгольское происхождение. Длинные на казацкий манер, усы, перепачканные табаком, почти скрывали тонкую линию рта. Он родился лет сорок назад в станице Зимовецкая на Дону и совсем юным явился в Петербург искать удачу.
И он нашел ее – в настоящее время Секретов был главным конюхом ее императорского величества и великой княгини Екатерины Алексеевны.
Что ни вечер, в «Красном петушке» вокруг Павла Мироновича собирался кружок любопытных слушателей – главный конюх обладал не только острым глазом, но и острым слухом, а уж
– Расскажите еще раз об этой женщине, которая получила в подарок от Екатерины бриллиант с ее шляпы и ускакала с ним. – Павел сердито взглянул на молодого человека.
– Попрошу вас, милостивый государь, более почтительно говорить о ее императорском величестве. – Павел ненавидел этих умников, книжных червей.
– Слушаюсь, ваше превосходительство! – насмешливо произнес молодой человек.
– Эка важность! – нетерпеливо вмешался солдат. – Не тяни, валяй, рассказывай!
Павел очень охотно снова начал свой рассказ. Итак, на днях его царственная госпожа перед обедом ехала верхом за городом по берегу Финского залива в сопровождении лишь его одного, Павла Секретова. О, она часто так ездит, без своих фрейлин, потому как они ее задерживают, а она любит быструю, бешеную скачку, так что даже ему, Павлу Мироновичу, чуть ли не с пеленок сидящему в седле, невмоготу за ней угнаться. Так вот, в этот день они трусили по снегу вдоль замерзшего болота, и она беседовала с ним, с Павлом Мироновичем, хоть он и незнатного происхождения. Она такая, великая княгиня, слуги для нее тоже люди, не то, что ее супруг, который приберегает хорошие манеры только для своих драгоценных голштинцев.
– Вишь ты, она какая! А это, правду гуторят, будто он отказывается говорить на нашем языке и лопочет только по-немецки? Шел бы он себе в свою Голштинию или куда еще, откуда явился, а нас бы оставил в покое.
– И то верно! – Подхватили два-три солдата из присутствующих.
– Да-да, я тоже слышал речи, по казармам слух идет. – О чем слух, человек так и не решился сказать, но мрачно вздохнул.
– И не срамно вам так говорить о наследнике, которому суждено стать нашим батюшкой-царем? – спросил старик с кустистой седой бородой.
– А ты, дедуля, откеля знаешь, что царем будет он и никто другой? Али императрица что нашептала тебе на ухо? – Замечание было встречено общим громовым хохотом.
– Ах так, вы еще надсмехаться, озорники! – Не на шутку рассердился старик. – Раз уж вы такие умные, скажите, не таясь, кто же взойдет на престол после – не дай Бог! – смерти ее величества императрицы? Да, да, вот скажите, охальники, дурачье вы молодое.
– Я знаю, кто это будет, – сказал Павел.
– Ага! – многозначительно молвил один из солдат.
– И я знаю: его величество Петр III, – уверенно заявил старик.
– Коль настанет такой день, спаси Бог Россию, – пробормотал солдат в свою пивную кружку.
– Что это будет за царь, который заставит нас всех лопотать по-немецки? Возьми, к примеру, великую княгиню: родом она не то из Саксонии, не то из Ганновера, а не погнушалась, наш язык выучила.
– Да, она, наша великая княгиня, как есть русская. Все замолчали, тишину нарушал только звук льющегося в глотки пива.
– Ну да ладно, Павел. Давай рассказывай, пока не запамятовал, что там дальше было, – произнес безмолвствовавший раньше солдат, высокий, широкоплечий, медведь медведем, по фамилии Левашов. Сержант Преображенского полка, он служил в личной охране императрицы. Его нафабренные усы заканчивались тонкими остриями, голову плотно облегала треугольная шляпа.