Знание-сила, 1997 № 05 (839)
Шрифт:
В 1967 году Эфроимсон стал заведовать отделом генетики Московского института психиатрии РСФСР. Им была создана научная школа и выполнены работы по генетике нервных болезней, олигофрений, психозов, эпилепсий, шизофрении. Написана целая серия статей и итоговая книга «Генетика олигофрений, психозов и эпилепсий» (вместе с М. Г. Блюминой).
Но он был «неудобен» для начальства. В 1975 году, в период самой активной исследовательской работы, его заставили уйти на пенсию.
По ходатайству коллег Эфроимсон был принят на работу в качестве профессора-консультанта в созданный когда-то Кольцовым институт, теперь называемый Институтом биологии развития имени Н. К. Кольцова. В этом качестве
В 1983—1984 годах я бывал у Владимира Павловича дома с целью записи на магнитофон его рассказов о жизни и о науке. Меня поражал его архив, особенно многотысячная картотека — материалы о медицинском, социальном и психологическом облике множества исторических личностей. Быт его был крайне суров. По 12—14 часов в сутки он работал в Ленинской библиотеке. Там у него был свой стол. В доме его не было ни радио, ни телевизора. Он спешил. Никаких отвлечений. Он писал книги. Как-то раз он предложил мне взять для сохранения весь архив — картотеку. Это я сделать не мог — негде было с достаточной надежностью разместить бесценное богатство.
Вероятно, наиболее полный архив сохранила Елена Артемовна Изюмова. Биолог по образованию, она стала журналистом. Она самоотверженно взяла на себя нелегкие заботы о быте Владимира Павловича, а в последние месяцы его жизни — он тяжело болел и тяжело умирал — взяла его к себе в дом... Можно понять, сколь это было трудно и как неоценимо. Владимир Павлович завещал ей свой архив. Вскоре после его смерти Е. Изюмова уехала в Израиль. Перед отъездом она передала архив Эфроимсона Российской Академии наук. Она не единственная, кто озабочен изданием трудов Владимира Павловича.
В 1995 году заботами М. Д. Голубовского была издана книга В. П. «Генетика этики и эстетики».
Другие книги В. П. еще ждут своего издания.
Сохраняемая у меня рукопись первой книги Эфроимсона, судя по записи на обложке папки, была подготовлена до 1980 года. С тех пор произошло множество чрезвычайных событий. Многое, о чем рискнул написать Владимир Павлович, после Горбачева стало предметом открытого и безопасного для автора анализа. Но книга Эфроимсона от этого не утратила ценности. Особенно интересны его портреты исторических и научных деятелей.
Вторая книга Эфроимсона «Биосоциальные факторы повышенной умственной активности» была депонирована 15 марта 1982 года в ВИНИТИ № 1161. Депонирована — взята на сохранение с возможностью получения ксерокопий по индивидуальным заказам. Тем не менее автор счел необходимым раздать ее машинописные копии на сохранение разным людям — он знал, сколь ненадежны бывают обязательства наших государственных учреждений. Он не надеялся на ее «нормальное» издание.
Книга эта уникальна. Она войдет в число ценностей, остающихся для последующих поколений от XX века. И дело вовсе не в конкретной интерпретации биохимических механизмов — предпосылок сверхобычной умственной активности гениев. Замечательна вся концепция автора и необъятность использованного им исторического материала — его упомянутой выше огромной картотеки.
Третья книга Эфроимсона «Генетические аспекты биосоциальной проблемы формирования личности» написана, судя по всему, в 1974—1976 годах. В предисловии автор пишет: «Отнюдь не собираясь оспаривать или умалять примат социального в развитии личности человека, примат, которому посвящена совершенно необозримая литература, научная, научно-популярная, популярная, мы намерены обратить все внимание на биологические и особенно генетические факторы, играющие все же существенную роль в возникновении неисчерпаемого разнообразия психик,
В годы, когда кончилось господство Лысенко в биологической науке, в период, казалось бы, предназначенный для развертывания ранее угнетенной науки, ситуация не изменилась. К «руководству» наукой пришли новые люди с аналогичным образом мысли — труды смелого и глубокого мыслителя публиковать было запрещено. Этот послелысенковский период требует специального анализа, без элегических вздохов о могучей советской науке недавнего прошлого. В. П. до конца жизни так и не удалось преодолеть эту вязкую среду академической иерархии. И это было для него мучительно не менее многих каторжных лет в концлагерях.
В годы «тоталитаризма и террора» жить было опасно. Было опасно не аплодировать на собрании, когда все встают и «в едином порыве» овациями встречают упоминание имени великого вождя. Опасно было даже находиться радом с бесстрашным Эфроимсоном.
Прошли уже самые страшные времена. Был «период застоя», страной правил вялый престарелый генеральный секретарь Брежнев. Но еще вполне активно сажали в тюрьмы диссидентов, в 1968 году ввели танки в Чехословакию, расцветал антисемитизм. В этой странной обстановке — заморозков после оттепели — Н. В. Тимофеев- Ресовский при поддержке ЦК ВЛКСМ (!) проводил летние школы по молекулярной биологии.
В прекрасном Подмосковье, на берегу Клязьминского водохранилища, в лесу стояли небольшие коттеджи для отдыха комсомольских вождей и активистов. Там проходила в 1969 году очередная школа.
Лекции читали в большом зале клубного корпуса. Вечером, когда лекцию должен был читать Эфроимсон, наползли тучи, прошла гроза и почему-то выключился свет. В темноте в примолкшей аудитории звучал резкий, напряженный, высокий голос Владимира Павловича.
Лекция была о генетике альтруизма. Эфроимсон начал лекцию с обличений советской действительности. Он говорил о невозможности честного и благородного образа жизни при тоталитарном режиме. О неизбежности коррупции и подлости в таком (нашем!) государстве. Он говорил, что, в сущности, только человек генетически определен быть альтруистом. Он много чего говорил. Но в темноте среди слушателей были представители ЦК ВЛКСМ и, наверное, были агенты КГБ. После такой лекции школу должны были закрыть. Тимофеев- Ресовский и так был на волоске. Закрытие школы означало бы конец его просветительской деятельности. И много чего еще можно вообразить по опыту прежних десятилетий.
Николай Владимирович молчал. В темноте казалось, что в зале никого нет. Я понимал, что нужно как-то переключить происходящее в другое пространство. По традиции школы докладчику можно задавать вопросы в любой момент лекции. Я сказал с возмущением: «Владимир Павлович! Альтруизм свойствен не только человеку — любой кровожадный тигр отдаст жизнь за своих тигрят!» Это была очевидная демагогия. Эфроимсон говорил о свойствах не тигров, а нашей общественной системы. Он не понял моего коварства и тайного смысла вмешательства, и мы стали спорить о биологической целесообразности альтруизма. Не очень давно (тогда) была опубликована большая статья Гамильтона с математическими формулами для оценки целесообразности альтруизма и того, как эта целесообразность зависит от степени родства: родителям имеет смысл ценою жизни спасать детей, а племянников, может быть, и не стоит. Из темной аудитории раздались вопросы и стали высказываться мнения. Тут принесли свечи. Черные тени включившихся в дискуссию слушателей размахивали руками на белой стене. Многие поняли мой маневр. Лекция была сорвана. Эфроимсон маневр не принял и был на меня обижен.