Знание-сила, 1997 № 05 (839)
Шрифт:
Вы вдумайтесь: сегодняшняя десяти-двенадцатилетняя, многопредметная, вооруженная новейшими стандартами и технологиями «школа-сервис» дает по-прежнему только основы грамоты и счета — ровно столько, сколько давала триста лет назад двухклассная церковно-приходская «школа грамоты» Коменского!
Вот в чем поворот!
Сделан как будто маленький шажок вперед, но все переменилось. Мир неслышно поделился на два лагеря, на два, привычно говоря, учебных класса, имя которым (в процентах) — «10» и «90».
Даже в странах бывшего СССР эксперты Института Гэллапа выявили все тот же неизменный показатель эффективности образования, не превышающий порога 10 процентов.
По словам ученого, у нас вся школьная страна, весь Советский Союз на протяжении семидесяти лет пытался работать без оценки, на хорошем отношении преподавателей и школьников друг к другу. Таким образом, классно-урочная система была поражена в одной из главных ее точек. Вот почему вовсю цвела процентомания, двойная бухгалтерия («три пишем, два в уме»), с которыми мы всей страной дружно боролись. Оценка не работала, поскольку не имела, как на Западе, административных последствий. (Известно, что в Америке, к примеру, липовая отметка квалифицируется как уголовное преступление, у нас же — как «милая шалость». Точно так же, кстати, не работал рубль: он был декоративным, камуфляжным.) Но почему же результат, по Гэллапу, всюду один? Похоже, туг мы сталкиваемся с человеческой природой — школа ни при чем. Природу не обманешь. Она действует в обход, «наперекор и вопреки», даже в предельно диких и нелепых обстоятельствах советской школы...
77. Брейгель. «Осел в школе», 1556 Представьте: уже в середине XVI века население нидерландских провинций было чуть не поголовно грамотным! Это и вызвало ироническую улыбку у художника: дескать, осел никогда не станет лошадью, даже если ходит в школу.
Разве не повод для серьезных размышлений, пересмотра многих постулатов, «идеологем» и «парадигм» педагогической науки, психологии, философии?
Но мир на удивление спокойно принял все сенсации. Без комментариев.
В общем, нетрудно догадаться, почему. Если все лекарства перепробованы и без пользы, если все меры приняты, а результата нет, то ничего не остается, кроме как ходить по замкнутому кругу малоэффективных, но проверенных рецептов.
«Надо ужесточить стандарты, чтобы дети-таки выучили то, что им велят, пусть даже через «не хочу!» — этот один из самых древних способов решения школьных проблем снова, в который раз, возобладал сегодня в мире.
— МИРОВАЯ школа в тупике,— говорит Мил ос лав Балабан.— Просто мы пока еще не доросли до понимания того, что неопровержимо доказал опрос Службы Гэллапа. Только десять процентов людей способны учиться с книгой в руках. Природа остальных — совсем иная.
Да, эти люди, каждые девять из десятка, страшно далеки от школы. Однако кто сказал, что — дураки, кто усомнился в их интеллектуальной состоятельности? Они хотят учиться. Но не «на словах» (тем более не на текстах), а по-другому. Мир символов и гиперграмот — это не для них.
Другие люди. Не плохие, не хорошие, а из другого теста. Собирают свои знания поступками, реальными делами, всеми органами чувств.
Скажут: ну и пускай собирают. После
Не видим, не хотим понять, что школа практически не оставляет ребенку ни времени, ни сил, ни желания познавать жизнь так, как это ему свойственно.
Провозглашая на весь мир: «Текст, а не человек — вот мера всех вещей!», она всем своим строем утверждает этот принцип в нашем подсознании...
Только десять процентов людей способны учиться с книгой в руках.
Милослав Балабан
ПРОСТАЯ вроде мысль. Тут нечего, казалось бы, доказывать и открывать. Все знают: грамота — только один из многих способов обмена информацией, общения. Причем не обязательно ведущий, «привилегированный».
Все это очевидно. Но на бытовом, житейском уровне. Там, наверху, «в высших слоях» Большой Политики, откуда к нам приходят новые учебники, программы, идеологические установки, там пока, увы, другие аксиомы.
К тому же человеку, ослепленному успехами цивилизации (цивилизации жесткого Теста и Текста), выросшему среди компьютеров и роботов, довольно трудно доказать, что лишь машины не работают без кода. Люди умеют понимать друг друга с полуслова, жеста, интонации, по взгляду, даже по молчанию. И именно такой — «бескодовой» — и станет, очевидно, школа наступающей постиндустриальной фазы развития человечества.
Многие древние пророки и философы были неграмотными, открыто презирали письменное слово. Сократ, по одной из легенд, запрещал ученикам записывать свои речи. Возможно, потому, что, как предостерегает один из героев Платона (египетский царь Тамус), обучение письму «сделает людей трудными для общения... В души людей они (письмена.— А. 3.) вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри сами собой».
«Я заметил,— как бы вторит этому пророчеству крупнейший философ и гуманист нашего века Эрих Фромм,— что память людей неграмотных намного превосходит память хорошо образованных жителей развитых стран. Этот факт позволяет предположить, что грамотность отнюдь не является тем благом, которым ее представляют».
Странствуя по европейским школам, Лев Толстой еще сто с лишним лет назад заметил: «9/10 школьного народного населения выносят из школы лишь механическое умение складывать буквы и выводить слова». То есть образование приобретается народом «совершенно независимо от грамоты». От школы, видимо, осталась только «одна деспотическая форма почти без содержания». Вот почему: «Грамотность — одно из случайных, мало значащих обстоятельств образования, одно из бесконечного числа его орудий», а вовсе не «альфа и омега» просвещенности, культуры, образованности.
Обратим внимание, что выводы Толстого, сделанные на глазок, практически совпали с данными сегодняшних дорогостоящих исследований.
Школа в итоге оказалась перед жестким выбором, на перепутье: продолжать по-прежнему учить только 10 процентов своих подопечных или стать другой, перекроить себя под нужды и запросы юных поколений?
Вот в чем принципиальное, всемирное открытие. И мы вправе гордиться тем, что честь его научной расшифровки и обоснования принадлежит российскому ученому, доценту МГУ Милославу Александровичу Балабану.