Знание-сила, 2002 № 11 (905)
Шрифт:
Прасковья Гавриловна мечтает поставить на том острове огромный памятник всем безвинно погибшим и обретшим покой на этой земле.
Народный учитель должен… быть поставлен на такую высоту
Елена Ушмакина. Евгений Черников. ученики 9 класса средней школы №1, город Пугачев
Тема нашего исследования возникла случайно. Она родилась из наших словесных дуэлей с учителями, реплик одноклассников об учителях. Обобщенный портрет учителя – как в передаче «Большая
Сегодня для нас учитель – не духовный авторитет. Всегда так было?
История судеб учителей основана на устных и письменных воспоминаниях, частной переписке, на документах. Наша работа – дневник «героя нашего времени», учителя. Мы сознательно дали возможность высказаться учителям. Может быть, впервые вслух выговориться.
Случайно возникшая тема открыла нам истинный масштаб личности советского учителя, драматизм его судьбы и привела к серьезным размышлениям о проблеме учителя и власти, о их трагическом взаимодействии.
«Каждый учитель должен у нас быть поставлен на такую высоту, на которой он никогда не стоял и не стоит, и не может стоять в буржуазном обществе. Это – истина, не требующая доказательств».
Ленинская формулировка определила и закрепила характер взаимоотношений власти и учителя на долгие десятилетия XX века. Каким образом?
В поисках ответа мы разыскивали старых учителей, расспрашивали и записывали их воспоминания.
Герой первого нашего рассказа – Ксения Степановна Тюкалина.
Голод 1921 года выкосил Пугачевский уезд Самарской губернии. Даже по официальному признанию голод принял небывалые размеры. Об этом мы нашли свидетельства в книге, которая была издана авторским коллективом в 1921 году тиражом 2000 экземпляров. Книгу отыскали в библиотеке моего прадеда Ивана Егоровича Кудряшова. Факты, живые свидетельства, цифры, мольбы о помощи, протоколы допросов трупоедов, фотографии – все это вызывает шок. «Если не будет оказана помощь – у нас вымрет не половина населения, а больше, не один миллион, как в Ирландии, а больше в одной только Самарской губернии!»
В это время Ксения возвращается в Пугачев. Знала, читала в газетах о голоде в родных местах. Но приехала. Масштабы народного горя поразили ее. Она пошла «на самый трудный фронт – борьбу с беспризорщиной» – так позже написала в «Воспоминаниях», обнаруженных нами в музее средней школы JNe 5. Сбежать «с хлебного места» да пойти «на самый трудный фронт» – все говорит о мужестве и душевной чистоте Ксении Тюкалиной. Инструктор АРА, побывавший в Мелекесском уезде, пишет: «Вообще сельская интеллигенция (учителя, духовенство, медицинский персонал) в борьбе с голодом проявляет себя весьма слабо. Большая часть ее заблаговременно покинула угрожаемые по голоду местности».
Людмила Борисовна Магон в семидесятые годы говорившая со своими учениками о Солженицыне, учившая их достоинству и умению самостоятельно мыслить, закончила свои дни в «спецшколе», колонии для малолетних преступников. И там ей не смогли простить ее дружбы с детьми, их любовь к ней, ее служения высокому просветительству
Ксения Степановна
Мы читали ее воспоминания, расспрашивали старых учителей, которые общались с ней, и из этих рассказов вырисовывался образ человека не сомневающегося, твердого, увлеченного возможностью участия в живом деле. Она жадно вдыхала воздух революции и не задавала вопросов. Почему голод принял такие масштабы в Пугачевском уезде? Неужели Ксения Степановна не знала о неурожае 1920 года и о «жесточайших методах проведения продразверстки» в 1920 году в Самарской губернии? Не слышала об «изощренном характере реквизиции, наказании и расправы за невыполнение планов»?
Почему создали специальные детдома только для детей красных командиров и советских партработников? Почему разделили детей по социальному признаку? Как же быть тогда с лозунгами революции о равенстве и справедливости?..
Педсоветы, профсоюзные собрания, методические объединения, открытые партийные собрания, инспекторские проверки гороно, районо – вот система контроля «недреманного ока» партии. Советская система фильтровала кадры учителей и с помощью характеристик. Всесильная власть характеристик – это историческая примета 30 – 70-х годов.
Екатерина Евдокимовна Толмачева, учительница истории, на наши вопросы, чем советская власть поддерживала учителя, как оплатила немереную его работу, ответила с щедринской, как она сказала, горестью: «Приходится констатировать: никому, никто». И стала рассказывать о детях, а не об оплате. О детях и только потом О зарплате, быте. Мы подметили эту особенность в рассказах всех учителей, с кем нам пришлось беседовать.
«В 50-м году после учительского института работала директором семилетней школы. Колхоз из нескольких сел. Коллектив из восьми человек плюс две уборщицы. Школа была добротной, деревянной, два больших дома, остальные дома сельчан были из самана. Школу любили все, учителей тоже. И вот – за окнами темно. Сани ждут, а дети сидят (полный класс) и слушают заворожено – это исторический кружок заседает. Возницы терпеливо ждут – никто никогда не сказал, что поздно и пора домой. До сих пор помню всех учеников, где кто сидел, и их глаза, их трепет на уроке и тишину живую.
Придумала провести парад – демонстрацию школы на 7 ноября, 1 мая. Школа готовилась, а улица главная хутора оказалась в кочках, колеях. Осталось два дня, так директор сидела в правлении и плакала, негодовала. А деды (председатели колхоза и сельсовета) сидели и смотрели на меня (21 год!), а потом: «Сегодня выйдет трактор, все разровняет». И парады состоялись – шествие, флаги, транспаранты, лозунги. Вечером концерт – клуб битком. Доклад о победе социализма, а в клубе керосиновые лампы, печное отопление – угольная пыль. И все довольны, и нет пьяных, и нет жестокости.