Знание - сила, 2004 № 05 (923)
Шрифт:
Когда византийские войска уничтожили крепости павликиан в Малой Азии, их движение там затихло. Но тем временем Болгария увязла в войне за независимость от Византии — и царь Симеон приютил у себя беглых павликиан, хотя сам не впал в ересь. Через полвека эти пропагандисты создадут в Болгарии массовую секту богомилов, которая вдохновит потомков Симеона на борьбу до последней стрелы и вызовет небывалый террор победителей-ромеев против побежденных болгар. А потом ересь богомилов перескочит в Католическую ойкумену — сразу после того, как папа Григорий VII начнет превращать католическую церковь в политическую партию. В ответ в Северной Италии оформится ересь катаров («чистых»), которую трудно отличить по догматам и по уровню ожесточенности от богомилов и
Эта цепная реакция изоморфных религиозных антисистем охватила почти весь Средневековый мир по достижении его державами и церквами определенного возраста — почти такого, какой выпадал на долю античных империй. Но те державы не имели сложных государственных церквей — с высокой культурой проповеди и контроля за поведением верующих. Вероятно, по этой причине Парфия и Рим, Хань и Тан умирали, не вызывая идейных потрясений. Их средневековые преемницы приобрели иную способность: порождать религиозную антисистему при каждом кризисе державы.
Видимо, такова расплата за совмещение двух независимых человеческих стремлений: к материальному благополучию при жизни (это обещает государство) и к блаженству души после смерти — ради этого возникают мировые религии. Все Средневековье заполнено попытками достичь обеих целей разом — и тяжкими кризисами после каждой неудачи на этом пути. Несмотря на столь грозный эффект «идейного прогресса», вера в возможность прогресса, раз возникнув, не исчезала в средневековом социуме в течение многих веков, принося верующим все новые надежды и новые бедствия. Только Дальневосточная ойкумена проявляла иммунитет к этой глобальной эпидемии — до тех пор, пока европейский капитализм не внедрил свою заразу и в этих краях. Но это — совсем другая история.
Поздравляем лауреатов!
В 2003 году лауреатами «3 — С» стали
Сергей Анатольевич Старостин —
счастливый человек, занимается любимым делом, входит в пятерку лучших лингвистов мира. Круг его интересов — сравнительное языкознание, происхождение и развитие множества самых различных языковых семейств. И вот что важно — он не просто лингвист, полиглот, говорящий на дюжине языков и оперирующий многими сотнями других. Старостин ощущает себя ответственным за языки мира, считая, что любой из них — уникальное явление, отражающее особенности народа и его культуру и потому нуждающееся в сохранении и защите.
Как флора и фауна из «Красной книги».
Его выступление на страницах нашего журнала, посвященное самому раннему этапу возникновения единого праязыка человечества, — первое. Надеемся, не последнее.
Игорь Лалаянц родился в 1945 году в Москве. Окончил биофак МГУ в 1970 году, кандидат биологических наук. Изучал генетические законы наследования в счастливом браке, родив замечательную дочь. Публикуется в разных изданиях 20 лет.
Круг его интересов — молукулярные механизмы действия генетических структур, различных биохимических процессов в клетке, имунной системы, предыстория жизни. Лауреатом стал за серию статей по молекулярной генетике, опубликованных в прошлом году: «Запрет на клонирование Христа?» (№ 1), «ДНК: первые сто лет» (№ 3), «РНК: о, новый дивный мир» (№ 5), «Детектор
Чесноков Сергей Валерьянович.
Почти профессиональный маргинал — возможно, потому, что представляет области знаний, которым еще предстоит стать респектабельными. Более того, он их создает. Всегда имеет собственный взгляд на общепринятые вещи и собственное отношение к общепризнанным авторитетам.
Автор книги, которая до времени лежит в столе, однако содержит идеи, уже приносящие ощутимую пользу и прибыль.
А если бы вы слышали, как он поет!!
Шевченко Вячеслав Васильевич — много лет занимается философией естественных наук. Явно не разделяет распространенной идеи о противопоставленности гуманитарной и естественнонаучной культур. О чем и о ком бы он ни писал: о Кеплере, Леонардо, Эйнштейне или о демонизме современной техники — в конце концов всегда получается текст о глубинном единстве разных форм и познания, включая науку и искусство.
Игорь Григорьевич Яковенко.
Социальный философ и философствующий социолог, умеющий извлекать глубинный смысл из простых вещей, слов и поступков. Прекрасный собеседник, обладающий редким качеством делать особенно интересными высказывания партнера в беседе.
ПОНЕМНОГУ О МНОГОМ
В состав английского языка навсегда вошли эти два японских слова, равно как и в русский язык. Первое означает приветствие императору при его появлении перед строем или боевой клич типа нашего «Ура!»; второе — миниатюрные деревья, выращиваемые в глиняных плошках и горшках. Вот они-то нас прежде всего и интересуют своей новизной. Мы наслышаны о чудесных «малышках» по происхождению слова из Японии. Между тем бонсай впервые появился не в Японии и даже не в Южной Корее, хотя там существует Музей бонсая. Подлинный очаг культуры бонсая — Китай, откуда он попал по суше в Корею и через нее по морю в Японию. Быстрое развитие этой страны после Второй мировой войны позволило ближе узнать о сути японского сада благодаря тесным культурным связям.
Начальный период культивирования бонсая в Китае точно не известен, однако оно уже процветало там, начиная с седьмого века новой эры. Надо сказать, что бонсаю, помимо мягкого, почти тепличного воздуха, нужен кропотливый уход. Этому и посвящены труды созданного в 1975 году Корейского института исследования бонсая, расположенного в предгорье близ столицы Сеула. Ему принадлежит и Музей бонсая, основанный в 1988 году. Именно здесь бережно сохраняется поэма о нем и его красоте, написанная еще в XIV веке. В Музее бонсая представлены пять разновидностей этой всецело искусственной породы: сосновые, цветочные, фруктовые, лиственные и травовидные бонсай. Наиболее популярными среди населения остаются сосновые, но лиственные бонсай легче приживаются в домашних условиях. В декабре 2000 года под одной крышей были объединены все четыре отделения музея — истории культуры бонсая, декоративного стиля, выставок образцов, отзывов и благодарностей. Каждый посетитель чувствует себя там, как Гулливер среди лилипутов.