Знают ответ орхидеи (Все началось с Омахи, Лучше мне умереть)
Шрифт:
Жертва – Майкл М. Моллой, риелтор сорока трех лет, – жил с женой (детей у них не было) в четырехкомнатной квартире на пятом, последнем, этаже реконструированного многоквартирного дома на Восточной Пятьдесят второй улице. Других квартир на этаже больше не было.
В 9 часов 18 минут вечера третьего января мужской голос сообщил по телефону полиции, что минуту назад слышал выстрел на верхнем этаже соседнего дома. Он дал адрес и повесил трубку, не назвавшись. Его так и не обнаружили, хотя, разумеется, копы обошли все дома
В 9 часов 23 минуты в подъезд дома, где раздался выстрел, вошел полицейский из патрульной машины. Обследовав третий и четвертый этажи, безрезультатно разумеется, он наконец поднялся на пятый. Дверь квартиры была распахнута настежь, и он вошел.
В квартире коп обнаружил двоих мужчин – живого и мертвого. Мертвый, Моллой, лежал на полу в гостиной. Живой, Питер Хейз, в пальто и шляпе, определенно собирался уходить. Когда полицейский задержал его, он оказал сопротивление, и к нему была применена сила. Обыскав Хейза, патрульный нашел у него в кармане «марли» тридцать восьмого калибра.
Обо всем этом писали в газетах. А также о том, что Питер Хейз был копирайтером, составителем рекламных объявлений. В течение восьми лет он работал в рекламном агентстве, одном из самых лучших в городе, и пользовался безупречной репутацией. Будучи холостяком, последние три года Хейз проживал в однокомнатной квартирке на Западной Шестьдесят третьей улице. Играл в теннис, посещал кино и театры, хорошо ладил с людьми, держал канарейку, имел в своем гардеробе пять костюмов, четыре пары обуви, три шляпы, но не владел собственной машиной.
На его брелоке обнаружили ключ от входной двери дома 171 по Восточной Пятьдесят второй улице, где лифт находился на самообслуживании и не имелось привратника.
И блюстители законности из офиса окружного прокурора, и копы из отдела по расследованию убийств, и газетчики, и миллионы честных граждан негодовали, ибо Питер Хейз не захотел играть в их игру. Прокуратура и полицейские лишились возможности подвергнуть проверке его версию случившегося, газеты – дать ее детальный анализ, сделанный экспертами, а честные граждане – поспорить на сей счет.
Дело в том, что обвиняемый не представил никакой версии. Со дня ареста до самого дня вынесения вердикта присяжными он вообще отказывался говорить. И лишь по настоянию адвоката ответил на один-единственный вопрос окружного прокурора, да и то в частной беседе: стрелял он в Моллоя или нет? Сказал – нет.
В таком случае как и зачем оказался в квартире? Что за отношения связывали его с мистером и миссис Моллой? Почему на его брелоке оказался ключ от входной двери подъезда? Откуда в его кармане взялся этот самый «марли»? Никакого ответа. Ни на один из тысячи вопросов.
Остальные участники драмы оказались куда более разговорчивыми. Кое-кто из них даже попал на свидетельскую трибуну.
Прислуга Моллоя трижды за последние полгода видела, как миссис Моллой и подсудимый
Правда, мистер Моллой что-то наверняка узнал, услышал или увидел, поскольку горничная стала свидетельницей того, как он выговаривал жене и даже выкручивал ей руку, пока бедняжка не упала.
Частный детектив, нанятый Моллоем в конце ноября, засек четыре встречи миссис Моллой и Питера Хейза в ресторане, но более пикантных подробностей раздобыть не сумел. Всплыли и другие факты, но они тоже носили весьма неопределенный характер.
Главным объектом притяжения для обвинения стала вдова, Сельма Моллой, хотя она отнюдь не сделалась его главной опорой. Ей было двадцать девять, на четырнадцать лет меньше, чем мужу. Весьма фотогеничная особа, судя по снимкам в газетах. То обстоятельство, что ее привлекли в качестве свидетеля, породило бурные дебаты.
Помощник окружного прокурора добивался права задать ей кое-какие вопросы, в чем судья ему отказал. Например, вместо вопроса: «Был ли Питер Хейз вашим любовником?» пришлось довольствоваться нейтральным: «Какие отношения у вас были с Питером Хейзом?»
Вдова сказала, что очень расположена к Питеру Хейзу. Считает его хорошим другом, очень ему симпатизирует и, по-видимому, пользуется его симпатией. Отношения их не имеют ничего общего с понятием «супружеская неверность».
Что касается отношений между ней и мужем, то не прошло и года со дня их свадьбы, как она поняла: брак был ошибкой. Ей, конечно, следовало бы предвидеть это заранее. За год до свадьбы она поступила на службу к Моллою секретаршей и в общем-то догадывалась, что это за человек.
Тут обвинитель изобрел такой заковыристый вопрос: «Вы полагаете, что этого человека следовало убить?» Однако Фрейер запротестовал. И вопрос заменили на иной: «Что это был за человек?» Фрейер снова возразил, мотивируя свой протест тем, что по закону свидетель не должен высказывать собственного мнения. И снова разгорелись бурные дебаты.
В ходе следствия выяснилось, что Моллой незаслуженно обвинял жену в супружеской неверности, несколько раз бил ее, оскорблял в присутствии посторонних и ко всему прочему отказался дать ей развод.
С Питером Хейзом Сельма виделась за три дня до убийства, на новогоднем вечере, и больше не встречала его до тех самых пор, пока ее не вызвали в день убийства к следователю. Она говорила с Хейзом по телефону первого и второго января, но подробностей разговоров не помнила – речь шла о каких-то пустяках.
Третьего января, около половины восьмого вечера, ей позвонила подруга и сказала, что у нее есть лишний билет на шоу. Когда после представления миссис Моллой вернулась домой около полуночи, в квартире она обнаружила полицейских и мужа с продырявленной головой.