Зодчие
Шрифт:
– В каше не масло, а песок!
– Пошли, ребята, жаловаться самому царю!
Напрасно зодчие старались доказать людям, что не они повинны в плохой пище.
– Что вы всё валите на чужого дядю!
– кричали строители.
– Вас бы покормить из нашего котла, вы б запели репку-матушку!
Голован и Бобыль переглянулись.
– А ведь не плохо придумано!
– усмехнулся Голован.
Бобыль догадался:
– Целовальников на тот же стол посадить, и чтоб ели без отказа!
Зодчие обратились к толпе
Разговоры о случившемся покатились по Москве. Пьяную выходку кучки работников разносчики вестей превратили в бунт. Одни говорили, что зодчих искалечили. "Побили до смерти", - уверяли другие. Нашлись очевидцы, которые собственными глазами видели, как трупы Бармы и даже Постника, которого и на Москве не было, везли на дровнях, завернутые в грязные рогожи...
Царь, узнав о случившемся, приказал зодчим явиться.
– Ничего!
– сказал Барма.
– Мы никого не боимся и ни от кого не таимся...
Иван Васильевич собирался на охоту. На нем был подбитый мехом зеленый охотничий кафтан, перехваченный кожаным поясом, за которым торчал кинжал; голову покрывала низенькая шапка бобрового меха.
Царь встретил зодчих неприветливо:
– Что про вас Москва благовестит?
Барма ответил с низким поклоном:
– Не прими во гнев, государь! Наше дело большое, а в большом деле не без греха...
– А все-таки есть грех?
Барма рассказал царю о жалобах рабочих на плохую пищу.
Иван Васильевич вспылил:
– Смутьяны на стройке завелись? Драть их кнутами без пощады - узнают, как жаловаться! Вижу, слабы вы с Ордынцевым: не держите народ в узде!
– Батюшка Иван Васильевич!
– взмолился старый зодчий.
– Возьми на час терпенья!
Царь насмешливо улыбался, выдвигал кинжал из ножен и вдвигал обратно. Смотрел недобрыми глазами.
– Говори, старик, послушаем!
Барма продолжал, не смущаясь:
– Прости, что с тобой по-свойски разговариваю, - на прямое слово ты не серчаешь, то знаю, господине! А сам посуди: работный люд правду говорит - уж очень пища плоха. И надо бы заставить целовальников вместе со строителями из одного котла питаться...
Царь захохотал:
– Кто из вас такое выдумал? Ты, Голован?
– Нет, государь, это к нам от работников пришло.
– Одобряю, - сказал царь.
– Более того: семьи целовальничьи поселить в бараках, и чтоб у них все было так, как у работников.
Зодчие кланялись и благодарили.
– Это последнюю вам поблажку даю!
– строго молвил Иван Васильевич.
– А потом погляжу...
– Поглядишь через три месяца!
– не сдержавшись, брякнул Голован.
– Через три месяца?
– возвысил голос царь, и на лице его проступили признаки приближающейся грозы.
– Что ты сулишь через три месяца, невежа, холоп? Собор кончишь строить али делу поруха придет?
–
– Поднять тебя на дыбу - научишься держать язык за зубами! Да уж ладно, ступай, - смягчился царь.
– И помни: через три месяца я тебя призову к ответу и посмотрю, что ты мне покажешь!
Зодчие вышли из дворца бледные, взволнованные.
Голован целый вечер совещался с учителем. Что они говорили, никто не знал. Но со следующего дня Голован оставил чертежи и начал по целым дням уединяться в подклете центрального храма, за наглухо закрытой дверью. Чтобы предупредить возможность раскрытия тайны, он ставил у подклета на ночь надежную охрану: умного мужика Кузьму Сбоя или Петрована Кубаря.
Теплое чувство к Дуне, пробудившееся в душе Голована, отступило под натиском тревожных событий. Андрей должен был оправдать перед царем сорвавшуюся с уст похвальбу.
Молодой зодчий уходил на работу до свету. Но как ни рано вставал он, Дуня поднималась еще раньше, и на столе ожидал сытный завтрак.
В полдень Дуня, несмотря на погоду, несла Андрею обед. Похудевшая, светившаяся строгой красотой, девушка проходила по строительной площадке, не обращая внимания на шушуканье рабочих.
Дуня стучала, передавала принесенную еду в чуть приоткрытую дверь подклета и спешила домой, гордая, молчаливая.
Выдумка с питанием целовальников имела успех. Сами строители зорко следили, чтобы приказчики и десятники не хватали куски на стороне и чтоб не продовольствовали свои семьи.
Пища сразу улучшилась.
Глава X
ИЗ ДНЕВНИКА ГАНСА ФРИДМАНА
"...Против архитекторов было пущено ядовитое оружие клеветы; в этом и я принял посильное участие, возбуждая изгнанных с работы ленивцев. Все, казалось, предвещало успех. О строительстве прогремела такая дурная слава, что Барму и Голована вызвал царь. Я с надеждой ждал от этой вынужденной аудиенции благих результатов и полагал, что Иоанн наложит на зодчих "опалу", как здесь говорят.
Но что из этого вышло? Я передаю факты с величайшей злостью, готовый сломать перо и порвать ни в чем не повинную бумагу. Эти хитрецы, Барма и Голован, - о, как я их ненавижу!
– выпросили у царя трехмесячный срок, обещая поразить его чем-то необычайным.
За это время Голован проводил в подвале храма таинственную работу, которая меня чрезвычайно интересовала. Я пытался проникнуть туда, но встречал грубый отпор.
Наконец срок истек. Я питал надежду, что никакого чуда Голован не покажет, что он хотел выиграть время. Но я только теперь узнал его дьявольскую изобретательность.
По приглашению Бармы царь приехал на постройку. Его сопровождали: брат его - принц Юрий, митрополит Макарий и несколько придворных. Барма повел знатных посетителей; к свите присоединились Варака и Щелкун, а за ними и я. Барма поморщился, увидев меня, но ничего не сказал, и я пошел за процессией.