Зодчие

Волков Александр Мелентьевич

Лица мужиков омрачились.

– Не было печали… – прошептал Егор Дубов. – Старых мало?

– Изветшали, вишь, того гляди обвалятся…

– Эх, – безнадежно махнул рукой староста, – теперь пойдет! То ли будем, то ли не будем сеять этот год. Уж я знаю, подводами замучают: кирпич вози, лес вози…

– Вот оно, мужицкое житье: как вставай, так за вытье! – произнес Ляпун и, кряхтя, поднялся с лавки. – Прощевайте, дорогие соседушки!

Он шагнул к двери, за ним Егор с Тишкой.

– Милости просим нас не забывать! – кланялись

хозяева.

С этого вечера выздоровление Андрюши пошло быстро. Понемногу он начал ходить по избе, с трудом держа на плечах большую, не по возрасту, голову с высоким выпуклым лбом.

Ребята смеялись на Андрюшей: не голова – котел!

– Голова, вишь, к богатырю метила, а к тебе попала!

– А может, я богатырь и есть? – спрашивал Афимью тонким голоском маленький Андрюша.

Мать горько усмехалась:

– Богатыри, сынок, ведутся не от нашего порождения, а от княжьего да боярского…

Вот за эту-то несоразмерную свою голову Андрюша еще в раннем детстве получил прозвище Голован.

Большую Андрюшину голову покрывали густые темные вихры. С непокорными волосами сына Афимья не могла справиться. Немало масла извела – и всё без пользы. Прохожая странница посоветовала:

– А ты двенадцать вечеров подряд медвежий жир втирай: мягчит, родимая!

Но и медвежий жир, не переводившийся в доме охотника, не помог.

Глава III

Первые труды

Когда Андрюша почувствовал, что руки его окрепли, он сказал:

– Мамынька, дай доску – рисовать стану.

Афимья уронила радостную слезу.

– Уж коли рисовать берешься, значит и вправду на поправку пошло…

Дарование Андрюши Ильина проявилось рано.

Мальчик видел красоту там, где другие равнодушно проходили мимо. Андрюша собирал вырезанные лапчатые листья клена, опавшие осенью: он выкладывал из них красивые узоры. Игра солнечных пятен на лужайке под старым дубом заставляла Андрюшу забывать всё на свете. Как зачарованный стоял он и смотрел, смотрел…

Родители ходили к обедне в Спасо-Мирожский монастырь. Андрюша уставал за долгой и скучной церковной службой; он уходил на кладбище срисовывать каменные надгробия.

Удачные рисунки отец сберегал. Лучший плотник в окрестностях Пскова, Илья Большой вырезал на досках любые узоры, деревянными кружевами украшал карнизы крыш, ворота, наличники окон. Искусство сына он понимал и ценил.

Когда Андрюше исполнилось десять лет, отец стал брать его на работу.

– Приучайся, сынок! Мы, плотники, как дятлы, век по дереву постукиваем…

Мальчик полюбил ранние выходы из дому. Весело было шагать по скрипучему снегу за высоким, сильным отцом, приятно ощупывать заткнутый за пояс, как у заправского плотника, топорик…

Мышцы у Андрюши окрепли, развился глазомер, рука привыкла отесывать бревно точно, по нитке.

Больше всего любил мальчик крыть с отцом

крыши. Ему нравились смешные плотничьи слова, которым раньше придавал он совсем иной смысл.

Бык на селе большой, рыжий, злой; не раз мальчишки спасались от него за заборами. А тятька ставит «быки» на сруб, врубая один конец в «подкуретник» – верхнее бревно стены, а другой в «князевую слегу» – венчающий брус крыши.

Еще занятнее называл отец крайние стропила крыши: «курицы». Длинный брус курицы внизу заканчивался изогнутым корнем, предназначенным поддерживать водосток.

– Тятенька, корень мне обтесывать! – всегда договаривался Андрюша.

Отец давал ему волю. Плотно сжав губы, почти не мигая, мальчик всматривался в очертания корня. В такие мгновения он не видел окружающее. И чудилось ему, что из дерева проступает невиданная птичья голова или морда страшного зверя…

– Поймал! Поймал тебя! – торжествующе вскрикивал Андрюша и начинал работать.

Илья дивился его неистощимой изобретательности. Андрюша не повторялся: всегда новые изображения выходили из-под его рук. Деревенские мальчишки, Андрюшины приятели, теснились вокруг резчика, с восторгом наблюдая рождение причудливой головы.

На быки и курицы, схваченные поперечинами, наколачивался золотисто-желтый, пахнущий смолой тес; чтобы не сорвало его ветром, тес прижимался по верхнему ребру крыши «охлупнем»

Тут опять работа Андрюше: корневище охлупня обделывалось в форме конской головы. Так родилось выражение «конек крыши».

В окрестности знали и уважали Андрюшу Ильина не только ребята, но и взрослые.

– Золотые руки! – говорили о маленьком работнике.

Плотник Илья Большой был страстный охотник. Бывало крепился мужик и два и три месяца, исправно ходил в монастырь на работу, но становился все угрюмей, неразговорчивей. Тогда и монастырский келарь [11] Авраам и семейные знали: скоро Илья сбежит в лес.

11

Келарь – помощник игумена, ведавший хозяйством монастыря.

Он уходил тайком, до рассвета, заготовив нужный припас с вечера. Афимья, притаившись на печке, с улыбкой слушала, как муж бесшумно движется во мраке, собирает пожитки, достает из-под печки топор, подвязывает на спину сумку. Но боже упаси пошевелиться, показать Илье, что она не спит. Он яростно швырял топор под печку, закидывал куда попало котомку и целый день ходил чернее тучи.

Илья верил, что только тогда охота будет удачной, если удастся убраться из дому незаметно и до самого леса никто не попадется на дороге.