Золотая бабушка
Шрифт:
Но если я так буду писать каждый абзац, то придётся век рассказывать историю. Поэтому ограничимся этим: «На утро была каша». Витася особенно ей порадовался, потому что уже был приучен Любовью Михалной, а тут ещё и большой бутер с колбасой дали. Да такой ломоть отрезали… Наверное, внушительный рост Витаси делал ему честь.
Лёля бегала между гостями, как заводная, голова кругом шла. Старушка гостей любила, у неё часто останавливались люди самых разных мастей — иногда даже друзья друзей. И всем в этом доме были рады. Этакий островок счастья, когда ты устал от жизни. Но не все оставались тут надолго. У Лёли были хорошие
— К вечеру ливень обещают, так шо ежели ты, Любочка, собиралась к памятнику Перхина, то лучше сейчас езжай, а то назад не воротитесь. В машине придётся ночевать. Дороги у нас развозит не хуже дяди Вани после литрухи водяры.
— Мда, есть такое. Тогда сейчас и поедем. Витася, ты как? — парень молчаливо кивнул и принялся быстрее дожёвывать свой бутерброд.
— Я поеду с вами, — тут наконец показался Толик, которого не дождались на завтрак. Любовь Михална недоуменно всплеснула руками, потому что, ну, не совсем это был тот «шиншилистый» Толик, которого она знала.
Оказалось, что опьяненный мыслями и свежим навозным воздухом Толик решил изменить свою жизнь раз и навсегда. И начал он её с армейской стрижки. Вместо завтрака парень решил сбрить свои жженые волосы и оставить небольшой ежик. Очков на нём тоже не было, он разбил их в приступе гнева на свою прежнюю жизнь. Вот только теперь Толик ни рожна не видел и приходилось сильно щуриться, чтобы отличить Любовь Михалну от Витаси.
— Милок, мож, тебе очки одолжить? — забеспокоилась Лёля.
— А у вас есть?
— Да, давно уж один писатель оставил. Вряд ли вернётся, так шо забирай, не стесняйся.
Довольно быстро Лёля принесла небольшие очки в коричневой оправе наподобие тех, что носил когда-то Джонни Депп. Теперь это был другой Толик, по крайней мере, внешне. Его нос уже не казался большим, а глаза — маленькими. Это был интеллигентный паренёк, который любил почитать на досуге Пелевина и даже понимал все его отсылки. Порой удивляешься, как сильно может преобразить человека другая прическа. Витася так бы и смотрел на Толика всю поездку до памятника, но вот только приходилось следить за дорогой. А Любовь Михална не стеснялась даже вслух говорить о метаморфозе парня. В целом, такие вещи её не смущали. Она ведь так много времени провела на лавочке с семечками.
— Это ж надо ж! Как хорош стал — загляденье. Вот теперь мы тебе и девушку под стать найдём. Пусть будет и умницей, и красавицей… Из хорошей семьи. Теперь тебя вообще не стыдно людям показать.
— Я вот не знаю, злиться на вас, Любовь Михална, или благодарить.
— Одно другому не мешает, — махнула та.
Путь был не очень далёк, так что старуха не успела заскучать, и ломота не сильно беспокоила. Навигатор дорогу распознавал легко, так что указывать Витасе не приходилось, Любовь Михална просто наслаждалась пейзажем за окном. А он был до боли родной, словно она обходила здесь каждую берёзку, хотя, конечно, так лишь казалось. И раньше женщина лишь проезжала мимо, но в воспоминаниях юности — всё краше.
Витася остановился на парковке, но уже с неё памятник хорошо просматривался. Любовь Михална одобрительно кивнула. Мол, славно выбрали место. Она двинулась вперёд, ребята за ней. Сердце волнительно трепетало. Так странно увидеть большую скульптуру, хотя ты помнишь её как косой набросок на листе.
Мужчина
Но…
Единственное, что очень выбивалось из образа — раздвоенная борода. У всех нормальных людей борода растёт себе вниз, а у него словно разрубили эту самую бороду пополам. Так она и осталась торчать. От нелепости Любовь Михална расхохоталась. Старуха смеялась так заливисто, что на миг превратилась в 18-летнюю девчонку.
— Почему вы смеётесь? — озадачился Толик
— Я целовала руки человеку, который слепил эту ужасную бороду, — Витася с Толиком переглянулись и напряженно ожидали продолжения. Но дальше ничего не последовало. Любовь Михална всё хохотала и хохотала, и смех этот наполнял её душу светом.
Тут, пожалуй, и я наконец-то полноценно войду в эту историю. Дело в том, что человек, «который слепил эту ужасную бороду» напрямую связан с вашей покорной слугой. И я приехала в Петрос в то же время, чтобы взглянуть вживую на творение отца. Мы с ним не очень тесно общались, а мне хотелось узнать его получше. Но разговаривать смысла было мало — он не очень-то болтлив. Да и мне хотелось понять папу через его искусство. Да и вообще зачем художникам лясы точить, правильно? В общем, стою я около памятника, которому папа отдал несколько лет жизни, а рядом со скульптурой пенсионерка смеётся, тыча пальцем в бороду. Я должна была разозлиться, но мне вдруг тоже стало смешно.
— Зато, наверное, Перхин мог развеселить дам на свидании, — мы с Любовью Михалной тогда посмотрели друг другу в глаза и влюбились отчаянно. Это была та любовь, когда ты точно знаешь, что встретил родственную душу, с которой тебе обязательно будет, о чём поговорить.
— Надеюсь, он не пытался девушек этой бородой пощекотать, — сказала женщина.
— Судя по всему, пощекотал, и вот её почикали.
Мы разулыбались и принялись наперебой придумывать комплименты бороде Перхина. О, вы умеете разделять не только интересы. Вы случайно не Моисей? Можете разделять что-то ещё, помимо волос? И всё в таком духе. Ладно, когда пересказываешь, это звучит не так забавно. Но когда вы человеку нравитесь (а он вам) и наперебой придумываете каламбурчики, шутки кажутся во много раз смешнее, чем есть на самом деле.
Дальше, как в тумане, уже ясно, что необходимо срочно где-нибудь бахнуть по стопочке и лучше не одной. Любовь Михална без лишней прелюдии взяла меня под руку, и мы направились в ближайший кабак, а старуха уже напрочь забыла о своих спутниках.
Пока ещё ни я, ни Любовь Михална не знали, как много общего имели, но уже тянулись к друг другу. Внешне мы были совершенно непохожи. Она — темноволосая северянка с монголоидными глазами. Я, что называется, мэйд ин Раша: русая коса до пояса и большие голубые глаза. Но несмотря на внешние различия, у нас было абсолютно одинаковое выражение лица. Я называю это так: убейтесь сами, пока я не взяла патроны. Не то чтобы мы совсем не любили человечество, просто видели в нём мало смысла.