Золотая бабушка

Грэнди С

«Навечно» — беззвучно повторила Любочка. Девушка повернулась к своему спутнику.

— Почему же ты не сохранил свою тайну?

— Умирал, как хотел увидеть сейчас такое твоё лицо.

Пашка любовался. Не бюстом, конечно, а Любой: она была и раскрасневшейся, и побелевшей одновременно. Грудь у девушки часто вздымалась. Милая. Такая милая. В животе у Пашки сжималось и разжималось возбуждение. Так хотелось коснуться груди, поцеловать настоящую шею, но он не решался. Впрочем, Любочка дала бы ему леща. Хорошо, что

не решался.

Сейчас Люба чувствовала себя странно. Она видела своё лицо каждый день, но никогда не могла представить его таким. Вот значит, что роется в голове у её Скульптора: опущенные от возбуждения и стыда глаза, обнажённая шея, расслабленные губы. А волосы, забавно, были такими же, как обычно — намотаны на карандаш и сцеплены скрепкой. Люба сделала шаг в сторону Пашки. Он не двигался, но напрягся. Люба подошла ещё ближе. Она делала маленькие шаги до тех пор, пока ни подошла совсем близко: они уже чувствовали дыхание друг друга на губах.

Внезапно послышался чей-то хрип. Зашуршала то ли плёнка, то ли пакеты. Не думая, Пашка выскочил перед Любой, защищая одновременно и скульптуру, и девушку. Из горы мусора показалось небритое и заспанное лицо. Человек потёр слипшиеся глаза, после чего уставился на ребят.

— О, Пахан, привет, — растянул человек.

— Юра, чёрт тебя подери, — Пашка тяжело выдохнул. — Как всегда от тебя одни неприятности. Ты чего тут забыл в горе мусора?

— Да я спал, — зевнул Юра. — О, Любавна! Здравствуй! — Юра резко выскочил и сделал реверанс (как у него на это сил хватило). — Тысячу лет тебя не видел. Дашь ладошку поцеловать?

— Нет, — строго сказала Люба и недовольно скрестила руки. — Юрий, ты чего тут спишь, как бомж? Ты опять прячешься от кого-то?

Юра почесал темечко.

— Ох, Любавна, ты меня насквозь видишь. Да я бегаю от Оксанки.

— От сестры? Чего она тебе? — спросил Пашка.

— Опять про замужество ерунду какую-то несёт…

— Помяни моё слово, Юрий, — Люба сочувственно вздохнула. — Она так и затащит тебя в ЗАГС. Скажи ей прямо, что она тебе не нравится и закрой уже эту дверь.

— Ладно тебе, Любавна!

— Права она, Юр. Ты знаешь, что друг мне. И я тебя предупреждаю: Оксана своё возьмёт. Уж я её знаю. Так что беги, Юра, — высказался Пашка.

— Пахан, может, ты ей и скажешь, а? Тебя-то она не побьёт… ты брат…

— Нет уж. Сам заварил кашу.

— Прошу тебя! — Юра с жаром бросился на Пашку и потёрся щетиной о гладкое лицо друга. — Ты же самый лучший на свете друг. Ну, помоги!

— Я тебе сейчас врежу.

Юра отпрыгнул от друга, как дикий кот, почти на дыбы встал. Этот парень личных границ не знал, но границу мордобоя чувствовал. Драться не хотелось. Особенно с близким человеком. Но вот взгляд Юры упал на бюст. Улыбка сразу распласталась на его лице, и он присвистнул.

— Любава, а это ты? Горяча.

Неловкость ситуации

заставила Любу резко отвернуться, а Пашку — вмазать по ухмыляющейся роже друга. Он не применил всю свою силу, однако даже этого хватило, чтобы наконец заставить Юру замолчать и пропасть восвояси. Пара снова осталась одна, но теперь целоваться не хотелось. Паша и Люба глядели в разные стороны — смущение захлестнуло «коробку».

Однако несмотря на неудавшийся поцелуй, Люба чувствовала себя счастливой. Ей ещё никогда так красиво не признавались в чувствах. В этом был весь Пашка: обо всём рассказал с помощью своего творчества. Она им восхищалась. Он жил работой. Он ею и умирал. Хотелось бы стать настолько хорошим художником, как Пашка.

***

Когда Люба вернулась домой, то Нинка тут же подскочила к ней с расспросами. Если уж честно, она ждала подругу весь вечер. Минуты казались ей часами, а часы — даже не днями, а неделями! Но вот она здесь, наконец-то можно поговорить.

— Как всё прошло? Целовались? — девушка заглядывала Любе в глаза, пытаясь разглядеть в них все ответы.

— Прошло хорошо, не целовались. Придумала ещё!

— Почему не целовались? — искренне расстроилась Нина, но Люба не ответила, а только опустила глаза в пол. — Ага! — поняла Нинка. — Почти поцеловались! А чего случилось?

— Юра помешал…

— Серьёзно, — Нина разочарованно закатила глаза. — У него какой-то талант появляться в самом неожиданном месте, и всё портить.

— Небеса наградили его двумя талантами: художественным и разгильдяйским.

— Да ладно тебе! Какой художественный. Твой Пашка делает лучше скульптуры.

Люба мечтательно подняла глаза, словно через потолок видела ночное небо и огромную жёлтую луну. Да, её Пашка делал удивительные вещи. Её Пашка. На вкус эти слова, как клубничный йогурт.

— А чего Юра… — Нина неловко потёрла одну ногу об другую. — Он где-то вас застукал?

— Можно и так сказал. Мы в «коробку» пришли, а он там спал.

— Как спал? — удивилась Нинка.

— Ну, вот так. От Оксанки бегает.

— Когда ж он её бросит… — тяжело вздохнула Нина. — Чай будешь? Там обо всём и расскажешь, а то стоим тут, как два пня.

— Нин, ну, я устала.

— Никаких я устала! Ничего не знаю! Садишься на стул и докладываешь всё в деталях. Ты слышишь меня? В де-та-лях.

Люба улыбнулась. Это было не в её правилах делиться чем-то настолько сокровенным — она была человеком строгим и принципиальным. Но если честно, ей так не терпелось обо всём рассказать Нинке. Ей так хотелось вспомнить весь этот вечер снова, как будто от этого он оживёт и сядет вместе с ними на кухню с высокими потолками, достающими, кажется, до самого космоса. Сядет и останется рядом навечно. «Навечно», — девушка вновь просмаковала это слово. Теперь оно звучало в её голове лишь голосом Пашки.