Золотая чаша
Шрифт:
– Значит, он сумасшедший.
– О Господи, посмотрите. Вон туда, наверх. Молодой человек появился в окне верхнего этажа. Он перекинул ногу через подоконник.
– Что он… как он… – пронесся по толпе шепот, который исходил казалось от одного человека.
Нога молодого человека искала место на узком карнизе. Карниз был из жести, и над ним стояли цифры 1889. Вот из окна высунулась его рука и стала ощупывать хрупкие завитки на псевдоклассической колонне, украшенной поверху грубым барельефом из крошащегося камня. Затем рука исчезла в окне.
– Там
Дым тем временем становился все гуще. Он клубился и извивался в порывах ветра. Пламя теперь бушевало с такой силой, что рождало собственный ветер, который вступал в противоборство с ветром с реки, создавая в воздухе дымные водовороты, за которыми фигура молодого человека была едва различима.
Он переменил позу и теперь сидел на подоконнике, свесив вниз ноги в зеленых вельветовых брюках. Мгновение он оставался недвижим. Затем, приняв, видимо, окончательное решение, ступил на карниз. Повернувшись лицом к стене и держась руками за подоконник, он словно вжался в крошащийся камень.
О, только бы карниз выдержал, только бы не обломился, ведь тогда молодой человек упадет на мостовую.
У девушки заболела шея. Задрав голову, она вглядывалась вверх, представляя себя на месте молодого человека. Вот он вытянул вперед одну ногу, прикидывая расстояние до горящего дома. Но и для такого высокого человека с длинными ногами – а даже со своего места девушка видела, что он был высоким – расстояние было слишком большим. Ему придется добраться до края здания и только потом прыгнуть. Наверное, он знал это с самого начала, так же как знал это и пожарник.
Спускайся… не пытайся этого сделать… спускайся.
В горящем доме от жара начали лопаться стекла; осколки вываливались из рам с мелодичным звоном. На мостовую дождем сыпались пепел и какие-то обгоревшие обрывки.
– Там никому не выжить, – сказал за спиной девушки женский голос. – Не стоит ему рисковать жизнью.
Рука молодого человека должно быть нашла какую-то опору. Дюйм за дюймом он продвигался вдоль стены, удаляясь от окна. Сквозь дымовую завесу они видели его высоко наверху, чувствовали, что он снова оценивает расстояние, готовясь к прыжку. Вот он опять замер в неподвижности, то ли собираясь с силами перед прыжком, то ли раздумывая, стоит ли вообще прыгать.
Ты не сможешь этого сделать, неужели ты этого не понимаешь?
Тишина. Храп лошади. Тишина. Чей-то кашель.
Сердце девушки стучало как молот. Мне станет дурно, если он упадет. Я должна отвернуться. Отвернуться сейчас же. Но она не могла.
– Карниз не выдержит, – прокомментировала разговорчивая женщина, стоявшая сзади.
Да заткнись же ты, – подумала девушка в ярости.
Полоска обгоревшей бумаги обвилась вокруг ее щиколотки как змея, но она этого не почувствовала. Мысленно она переживала падение с высоты, представляла стремительное Приближение тротуара.
Ее полные губы раскрылись.
– О Боже, – прошептала она.
Он
Девушка опять закрыла глаза. А ведь никто сейчас не думает о ребенке в горящем здании, мелькнула у нее мысль, и я сама думаю только об этом молодом человеке.
Открыв глаза, она увидела, что он медленно продвигается по карнизу к окну, вплотную прижавшись к стене горящего здания.
Не смотри вниз… Посмотришь вниз, упадешь.
– Слава Богу, окно открыто, – прошептала девушка. А если бы оно было закрыто? Она и не подумала об этом и сейчас спрашивала себя, предусмотрел ли молодой человек такую возможность.
Он влез в окно. Раздался общий возглас изумления и облегчения.
– Бог мой, какое мужество!
– Кто он, вы не знаете?
– Он задохнется в таком дыму.
– Дым сжигает легкие. Два-три вздоха опасны для жизни.
– Тот, кто там остался, наверное, уже мертв.
– Расступитесь! Дайте пройти, черт побери.
Это принесли сетку. С десяток мужчин вышли из толпы и натянули ее под окном.
– Остальные отойдите в сторону, черт возьми. Все ждали.
Вот он появился в окне, держа кого-то на руках; судя по болтающейся юбке, это была женщина. Значит, никакого ребенка в доме не было; а может, это девочка-подросток? Он выпустил тело из рук и пронзительный крик разорвал тишину. Тело благополучно опустилось в сетку, его подбросило вверх, затем оно снова упало в сетку, и вот уже спасенную опустили на землю. Все радостно вскрикнули.
Затем прыгнул молодой человек, прижав руки к бокам, ногами вперед; так в летний день ребятишки ныряют «солдатиком» в Ист-ривер. Последовал новый возглас радости и облегчения; смеясь и хлопая в ладоши, собравшиеся бросились к герою.
Да он же спас старуху, было первой мыслью девушки. Не беспомощного плачущего в колыбели младенца, а уродливую, с торчащими на подбородке и верхней губе волосами, противно подвывавшую старуху, которой и жить-то осталось всего ничего. Стоило ли рисковать жизнью ради этой старухи? Но в священном писании сказано, тут же подумала она, ибо была серьезной верующей девушкой, что тот, кто спасет жизнь одного человека, спасет целый мир. И все же, если бы это был ребенок… Но все равно, он сделал это.
Молодого человека окружили со всех сторон. Он стоял, тяжело дыша и отдуваясь, зажатый в узком пространстве между табачной лавкой и парикмахерской. Возбужденные люди напирали друг на друга, стремясь прикоснуться к нему, получше его разглядеть. Репортеры тоже подоспели – со своими записными книжками, карандашами и тысячей вопросов: как его зовут, где он живет, почему он сделал это.
– Имя мое значения не имеет. А что до того, почему я это сделал… ну, кто-то же должен был. По-моему, это причина не хуже любой другой.