Золотая лихорадка

Ю Мири

— У меня та клюшка, которую ты дал, занесу её завтра, когда приду за страховкой.

— Мне она ни к чему, оставь себе.

— Я гольфом не интересуюсь. — По лицу Канамото пробежало такое выражение, словно он по ошибке разжевал пилюлю, которую следовало держать под языком. «Дети вырастают, и то, что они меняются, вполне естественно, но неужели до такой степени? Вот ты смотришь, как ребёнок пытается провести прямую линию. У него получается какая-то загогулина, ты с трудом удерживаешься, чтобы не сделать замечание, но ведь ребёнок-то уверен, что чертит прямую, он ничуть в этом не сомневается — и как же ему скажешь? Вот и тут так же. Ну что поделать, дети уж так устроены, что не умеют ходить по прямой», —

уговаривал себя Канамото. — И всё-таки я её верну.

— Я же сказал: дарю!

— В самом деле? Ну, тогда оставь страховку хотя бы в офисе «Вегаса». Я за ней зайду.

Повесив трубку, подросток опустился на диван, вытащил край заправленной в брюки футболки, вытер с лица пот и простонал:

— Ну где же он?

— Да погулять пошёл, наверное, — беспечно отозвалась Михо.

— А если он не вернётся? Что мы будем делать? Я же сожгу этот дом, если он не вернётся!

— Ну, на такое ты не способен, — засмеялась Михо, но, заметив на лице брата бесстрастное выражение, отторгающее, словно опущенные ворота крепости, она вспомнила, как младшеклассниками они вдвоём играли в поджог.

Сначала они просто строили домики из бонбоньерок и коробочек из-под мыла, поджигали их и на игрушечной пожарной машине спешили тушить — такая вот, старая как мир, детская игра. Но скоро она надоела, им стало мало этого, и они начали выносить во двор для сжигания деревянные безделушки и складные стулья. Потом дело зашло ещё дальше, они несколько раз ходили даже в соседние кварталы, чтобы прокрасться в сад какого-нибудь пустующего на вид дома, бросить в собачью конуру горящую бумагу и убежать. Однажды, не в силах удержаться от желания посмотреть на устроенный пожар, они переждали минут пятнадцать на детской площадке и вернулись посмотреть: оказалось, что ни одна собачья конура не загорелась.

— Уже не горит, — разочарованно заявила Михо.

— Почему не горит? — сверкнул глазами на сестру подросток, которому тогда только-только исполнилось семь лет.

— Потому что пожара не получилось…

— В следующий раз я обязательно сделаю пожар!

На следующий день подросток вынес с кухни бумажный стаканчик с растительным маслом и вместе с Михо отправился высматривать подходящий дом уже в другом квартале. Взгляд подростка привлекла новенькая синебелая конура с привязаной маленькой собачкой породы сиба. «Здесь», — шепнул он Михо, перелез через живую изгородь и поманил сестру. Она указала пальцем себе под ноги, подразумевая, что останется на месте и будет сторожить. Подросток скрылся за изгородью, а Михо, делая вид, что заблудилась, топталась взад-вперёд на дороге, готовая в любой момент сорваться с места и бежать. Когда прошло несколько минут и она уже больше не могла сдерживать дрожь в коленках, она решила, что его, конечно же, поймали и надо бежать, но в этот самый миг из сада выскочил подросток. Оба побежали со всех ног, а когда завернули за угол, то метров через сто остановились.

— Был пожар?

Подросток радостно улыбнулся и кивнул.

— Врёшь!

— Правда. Пошли посмотрим. — Подросток спрятал пустой картонный стаканчик в тени под телеграфным столбом и как ни в чём не бывало повернул назад.

Когда показалась изгородь, Михо оглушил собачий лай и крики какого-то мальчишки, он плакал и звал на помощь. Они прошли мимо участка, искоса на него поглядывая, и взгляд Михо поймал картину того, как женщина-домохозяйка тщетно пыталась приблизиться к охваченной пламенем конуре, — в ужасе Михо побежала. Оглянувшись, она увидела невозмутимо шагающего сзади подростка.

После того случая они оба не заговаривали больше о поджогах, всё забылось, но, когда по соседству случился небольшой пожар и вокруг этого подняли много шума, Михо наполовину в шутку спросила:

— Кадзу-кун, уж не ты ли?

— Не я.

Уверен был, что это сестричка Михо, разве нет?

При этом подросток достал из кармана отцовскую зажигалку «Данхил» и с улыбкой стал ею щёлкать, то зажигая, то гася пламя.

Даже сейчас, когда от него приходится ожидать чего угодно, он не станет поджигать дом, Михо была в этом уверена. Она потянулась почесать ногу под гипсом. В этот момент подросток выдернул из газетницы журнал «Гольф», который выписывал отец, разодрал его пополам, моментально поджёг вынутой из кармана стоиенной зажигалкой и бросил под ноги Михо. Михо разинула в удивлении рот, пронзительно взвизгнула и принялась гасить пламя, стуча горящим журналом об пол.

— Ты что делаешь? С ума сошёл?

Подросток слизнул с верхней губы повисшую каплю пота, повернулся к сестре спиной и вышел в коридор. Закрывшись в ванной, он открыл кран, и шум воды слышался ему как громкий гул неодобрения. Даже когда он выключил воду, этот гул не прекратился. Он снова открыл кран, разделся, влез в ванну и, обняв колени, закрыл глаза. Колыхаясь в коконе горячей воды, он захотел спать, словно младенец во время первого в жизни купания. Но ему уже не стать опять таким же мягким новорождённым существом, уже поздно, ему придётся закостенеть в этом теперешнем виде, и погружаться он может лишь внутрь себя самого. Сквозь сомкнутые веки подросток слышал, как прозвенел входной звонок и по коридору застучали чьи-то шаги.

— Вернулся! Человек, который его привёл, кажется, сосед.

Вместе со стуком в дверь он услышал голос Михо, поэтому открыл глаза, вышел из ванной и, обмотав бёдра банным полотенцем, направился в коридор.

В прихожей стоял незнакомый мужчина средних лет, он держал за руку Коки.

— Он, знаете ли, на станции Исикаватё стоял перед турникетом. Похоже, не умел купить билет. Я живу от вас через три дома, в лицо-то его знаю. Идти мне всё равно в эту же сторону, я и окликнул его, мол, пошли вместе домой, а он — посмотрите, вон как вцепился в мою руку, — так и пришли.

— Не знаю, как вас благодарить, спасибо огромное! — Михо опустила голову в поклоне.

— Хорошо, что снова дома, верно? — Мужчина высвободил свою правую руку и, хлопнув ею Коки по плечу, вышел.

Коки поднял затуманенные, невидящие глаза и, ни слова не говоря, стал медленно взбираться по лестнице.

«Ходил искать Тихиро» — эта мысль острой болью ударила подростка в грудь. Он вспомнил, что одна из уволенных экономок рассказывала как-то Хидэтомо про сына её знакомых, больного аутизмом. Когда он вступил в пору созревания, то стал трогать молодых женщин в автобусе и в электричке, преследовать их на улице, так что измучившейся с ним матери пришлось обратиться за советом к врачу. Врач посоветовал, чтобы он раз в неделю, в определённый день, занимался самоудовлетворением, и рекомендовал его этому научить. Экономка сказала: «В возрасте двадцати четырёх — двадцати пяти лет это обычно проходит само собой», на что Хидэтомо расхохотался: «Это вы к тому, что я его должен обучить?» Экономка вспыхнула и пошла на кухню мыть посуду, на том разговор и закончился. Однако тайком подслушавший этот диалог подросток решил, что надо посоветоваться с Канамото и отвести Коки в банный салон или ещё куда-то в этом роде.

— Если я уйду из дома и стану жить одна, сколько ты будешь давать мне каждый месяц?

— А сколько тебе надо?

— Ну, сто тысяч, я ведь буду подрабатывать.

Подросток каждый месяц получал от отца пятьсот тысяч иен на домашние расходы, но если возникала необходимость, то, приведя убедительные доводы, он мог попросить и больше. Если речь идёт о ста тысячах, то Уложиться можно, только вот пойдёт ли сестре на пользу, если он станет давать ей деньги? Этого он не знал.

— А «подрабатывать» — это что? Продаваться?