Золотая лихорадка
Шрифт:
– А что тебе?
– Я тебя спрошу «что»!
– С тех пор как ты перестал управлять прииском, ты все забыл! Ты только хочешь вернуть свое богатство и мчаться в Иркутск. Ты забываешь, кем ты был.
– Девка просватана, куда ты лезешь! Василий ее любит! А кто ты ей?
– Мне хочется сказать: «Ппрезидент! Ты умный. Так я твою невестку купил! Кто устоит в мире против золота?»
– Кому ты это говоришь?
Дядя был управителем частных приисков купца Фейгина на Лене и проворовался. Теперь он ждал из Иркутска своих друзей. Они должны были привезти
– Ты спишь и видишь, как бы отомстить Фейгину, – сказал Советник, – и уже не помнишь, что был когда-то мужчиной.
– Идиот! – ответил Дядя. – Иди лучше к Анфиске. Там твое место. Она тебя выпотрошит…
– Ты еще не знаешь, где мое место! – сказал Толстяк с пьяной заносчивостью.
Катя вернулась домой. Егор спросил:
– Советник был у отца?
Катя взглянула испуганно.
Многие люди, проникавшие на прииск, не правились Егору. У них было право рубить лес и мыть пески. Не было причины гнать их прочь, запретить им входить в общество. Он знал, что должен быть справедливым для всех. Он ждал, что вот-вот что-то может случиться. Но из городских многие были несчастны и сломлены жизнью. Егор пускал их, чтобы могли поправиться, опомниться и вернуться к привычной для них жизни с новыми силами.
ГЛАВА 11
Дуняша гнала лодку протоками, с силой толкаясь в илистое дно. Дочь охотника, выросшая на реке и в тайге, ходившая с отцом не раз на промысел, она не хуже любого мужика правила парусом и гребла. У нее глаз и чутье охотника. В лодке с собой бабьи наряды в сундучке, мешок из клеенки со всякой всячиной, корзина с едой, бутыль с медком и бочонок с квасом. Есть котелок и чайник, но всю дорогу Дуня ничего не варила и не ела горячего.
В Тамбовке заехала к матери, взяла Шарика – отцовскую охотничью собаку, оставила двоих младших ребятишек и вольной девкой почувствовала себя. Войдя в острова, она уверенно брела среди путаницы множества проток. Кроме гольдов, редко кто мог тут разобраться. Дуня помнила, как еще девчонкой впервые попала сюда.
Найдя большую протоку, о которой рассказывал ей Илья, она достигла озера. Перегнала плот с двумя гребями из бревен, которые ворочали две семейские бабенки в кичках. Рулил старик. Везли стог сена и двух лошадей. Посреди озера торговый баркас стоял на якоре. Знакомый кривоногий приказчик с большими ушами смотрел на одинокую женщину в лодке. Солнце клонилось и просвечивало его большие уши, они были как красные лопухи или осенние березовые листья. Встретилась лодка с тремя личностями, которые что-то прокричали.
Чувствуя, что прииск недалеко, Дуня остановилась на мысу, умылась, причесалась, достала чистый платок и белую кофточку и поела вишни, открыв калифорнийскую банку своим охотничьим ножом.
За мысом виднелась крыша какого-то строения. Пришел человек с усами и чубом, торчавшим из-под шляпы.
– К отцу или к мужу? – спросил он.
– К мужу! – ответила польщенная Дуня.
– До чего женское
– Много проезжает женщин?
– И с мужьями и одни едут к мужьям. Как способится в хозяйстве – так и едет мыть.
Шарик зарычал, как только чужой человек приблизился к лодке. Дуня встала и выбросила наполовину недоеденную банку дорогого компота в воду. Доедать при чужом неприятно, приглашать его к еде – неприлично.
– Собака хорошая! – сказал Гаврюшка, настороженно оглядываясь, не скрывается ли где-нибудь в траве еще кто-то, кому принадлежит и это ружье, и все умело сложенное охотничье снаряжение.
– Как же, это дворняга! Лучшая порода! И тятя мой здесь же на прииске, – сказала Дуня. – А муж-то Бормотов Илья.
– Вы простите нас, пожалуйста. Мы тут при въезде… Да дозвольте, я сам вас подыму до прииска.
– Да что вам беспокоиться! Я выгребу сама!
– Да я дорогу знаю короткую!
Гаврюшка уже слыхал про Илью, что он – зять знаменитого «Лосиной смерти».
– Утку охота бы подбить, – сказала она.
Дуня перебралась на нос и взяла ружье.
Гаврюшка сел на корму и взял шест. Тупоносый Шарик, смесь гольдской лайки с умной крестьянской дворнягой, залег на дне лодки между ним и хозяйкой. Иногда он открывал глаза и настороженно поглядывал на Гаврюшку хитрыми собачьими глазами.
– Ваши-то тихие старатели! Их и не слышно. Все сидят под землей и стараются. А есть буйные.
Гаврюшка, не щадя сил, показывал шестом чудеса, как фокусник, то падая, казалось, с ним вместе в сильном рывке, то толкаясь чуть заметно, как бы шутя, а лодка в это время неслась.
На исходе дня он вошел в какую-то таинственную протоку. Шли под сенью ветвей.
Шарик встал на передние лапы и зевнул.
– Ну? – спросил Гаврюшка.
Шарик затявкал на него, но туг же стал обивать лапами глаза от накинувшейся мошки.
– Вы чуть не опоздали, – сказал Гаврюшка. – Вода уже стала грязной. Скоро начнется наводнение и так понесет, что сюда не попадешь.
Протока расступилась, и открылся прииск. Дуне показалось, что на обоих берегах стоят деревни.
Какой-то человек в проходившей лодке скинул с себя сапоги и рубахи и кинулся в реку. Около Дуниной руки, державшей весло, вынырнула под бортом голова.
– Ныряльщик! Испугал меня… Лезь живей! Остудишься в такой воде!
Остальные люди в лодке, незнакомые, непохожие друг на друга, чужие и неприятные Дуне.
Разливая лужи воды, Илья ловко перекинулся через борт. Шарик заскулил и завилял, уступая место, потом фыркнул несколько раз.
– Я ждал тебя! – сказал Илья.
– Ах ты боже мой!
С лодки ему перекинули сапоги и одежду. Он взял шест из рук Гаврюшки, тот простился и перескочил в чужую лодку.
Дуня с любопытством поглядывала на промывочные устройства. Мимо плыли срубы шахт, ворота, колодцы и входы в штольни. Миновали несколько новеньких изб.
– А кто же еще из твоих дружков здесь?