Золотая паутина
Шрифт:
Русанов-старший негромко засмеялся.
— У нас бездумных приказов стараются не отдавать, сынок. Сменишь вот меня на боевом посту, придет время…
Сергей отрицательно покачал головой. Лицо его было задумчиво, серьезно.
— Вряд ли. Служить сейчас в госбезопасности, наверное, и не очень интересно. Это раньше было: Зорге, Абель, Штирлиц…
— Разведка и контрразведка и сейчас есть. Твой отец, дорогой сынуля, контрразведчик. Ты разве забыл?
— Не забыл, па. Но ты разве ловишь сейчас шпионов? По-моему, их и нет, перевелись. Насколько я помню,
— Да. А теперь особенно. Перестройка, переходный период. Жулики разного рода подняли голову, милиция одна не справляется,
— Вот видишь. Полицейским стал.
Виктор Иванович не обижался на сына. Говорил мягко, заглядывал Сергею в глаза, терпеливо просвещал.
Сын слушал внимательно, думал.
— Все равно, па. Ваш Комитет — орган государственного насилия. Он скоро будет не нужен. Свобода и демократия в нем нуждаться не будут.
Русанов-старший покачал головой.
— Начитался ты, Сережа, современной публицистики, начитался, чувствуется. А нужно было там еще вычитать, что любая свобода и демократия нуждаются в защите. И защищать их будут самые сознательные и дисциплинированные граждане.
— Военные и чекисты, да? — Сергей иронически смотрел на отца.
— Ну, чекисты тоже военные, не забывай,
— А, да! — Сергей хлопнул себя по лбу, — Значит, свобода и демократия без военных немыслима? Так получается?
— Я сказал, что мы лишь защищаем и то, и другое. А режим существования выбирает сам народ. Как и общественный строй, политическую систему, правительство, парламент, президента и так далее.
— Слушай, па! — Сергей порозовел в споре, заметно оживился, и Виктор Иванович был рад этому. — Но ты вот лично кому служишь? Скажешь, я уже знаю наперед, — народу.
— Именно.
— Но это же все слова! Ваш КГБ — орган государственный, а государство, как говорил Ленин, я это со школы еще помню, — есть орган насилия. Разве не так? Ты же насилию служишь, а не народу!
— Любой корабль в море без руля и без ветрил не поплывет, сынок, ты это знаешь. То есть без курса и без команды. И зачем капитану призывать свою команду к послушанию, если она и так дисциплинированна, сознательна и прекрасно выполняет свою работу? А ей, в свою очередь, никто не угрожает извне. Другое дело, что…
— Ну, ясно, ясно! — Сергей махнул рукой. — Шпионы, разведчики, контрабандисты… Кто там еще?
— Нарушители государственной границы, похитители оборонных секретов, валютчики, организаторы преступных вооруженных группировок… Что еще? Хватит, пожалуй, чтобы убедить тебя, сын, что все это — защита безопасности народа, и уж если и приходится применять насилие, то только к тем, кто этого заслужил.
Сергей смутился. Но ненадолго. Уже в следующую минуту лицо его было безмятежным.
— Да, па, правильно ты все говоришь. Но мало кто видит вашу работу, мало кто ее чувствует. Потому так и говорят, пишут.
— Может быть, ты и прав, сынок. Но, как говорится, служим не ради славы. И ты ведь не за славой в Афганистан рвался.
Самолет
«Сынуля лет на пять повзрослел, — думал Виктор Иванович, откинувшись в кресле и прикрыв глава. — Афганистан не прошел для него даром. И узнал много, и пережил. А рука… ничего, сынок, рука оживет. Специальная гимнастика, ванны, уколы… Все Что нужно мы с матерью добудем. Лечись только прилежно».
Насмотревшись на землю, Сергей повернулся к дремлющему отцу, спросил:
— Па, ты извини за такой вопрос… Светлану когда-нибудь видел? Встречал?
Виктор Иванович открыл глаза, сел поудобнее.
— Да. встречал. Поздоровались, разошлись по своим делам. — Он помолчал, размышляя, стоит ли говорить большее? Решил, что стоит. Слова выбирал тщательно. — Сынок, дорогой! Забудь ты эту девушку, она, на мой взгляд, недостойна тебя. Через два месяца, как ты ушел в армию, выскочила замуж, у нее теперь ребенок. Воспитывает сама… Она никогда не спрашивала о тебе, хотя я видел ее не раз — и с париями, и одну, с ребенком. Она часто приходит гулять со своей девочкой в наш сквер. Отдохнешь, поступишь учиться, в институте много будет других девушек…
Сергей вежливо слушал, не перебивал. Смотрел прямо перед собой, думал. Руки его лежали на груди сцепленными, он шевелил пальцами. Какие мысли были сейчас в его голове — кто знает!…
Всю оставшуюся часть пути отец с сыном не разговаривали, думали каждый о своем. Самолет шел уже на снижение, земля заметно приблизилась, расстилались внизу заснеженные просторные поля и леса, выделялись ярко-белые петли застывших рек. На небе по-прежнему не было ни облачка, январский день сверкал холодным солнцем, а мириады солнц рассыпались внизу, были в каждой снежинке, в блестевшем от льда шоссе и вспыхивающих автомобильных стеклах, в оцинкованных крышах дачных домиков и стеклянных шарах посадочных огней… «Ил», сердито трясясь, бежал через минуту-другую по бетонке, мимо других самолетов, мимо знакомого двухэтажного здания аэропорта с белыми большими буквами на фронтоне — ПРИДОНСК.
— Дома, сынок, приехали, — оказал дрогнувшим голосом Виктор Иванович.
Сергей глянул на него влажными глазами, кивнул.
В распахнутую широкую дверь самолета хлынул морозный свежий воздух, от которого закружилась голова, и Русанов-младший невольно ухватился за поручень трапа. Беленькая, в форменном синем пальто стюардесса стояла сбоку двери, провожала «афганца» ласковым, подбадривающим взглядом: ничего, мол, солдатик, все у теба будет хорошо, желаю тебе здоровья!
Сергей улыбнулся девушке, пошел по ступенькам трапа вниз, жадно, полной грудью, вдыхая воздух родной земли. Он и сам наконец поверил, что все самое страшное позади, что остается лишь вспоминать чужие коварные горы, и треск автоматных очередей, и стоны раненых парней…