Золотая печать
Шрифт:
– И со вторыми вариантами приходилось встречаться, - произнес Камилл.
– Ко мне в квартиру недавно ввалился «работник газовой сети», который сначала, вроде бы не зная, где находится кухня, завернул в комнату, все оглядел.
– Методы у них просты и не разнообразны, - заметил его собеседник и протянул руку: - Леонид.
Камилл тоже представился.
– Кандидат, доктор? – осведомился Леонид.
– Доктор.
– Камилл лег на коврик, подставив солнцу спину.
– Безработному доктору сложнее, чем кандидату, а кандидату сложнее,
– Шансы защититься есть? – спросил Камилл, сразу проникнувшись сочувствием к молодому коллеге.
– Не, теперь физдец. Надо переквалифицироваться в управдомы. Студенты меня любили…
Леонид замолчал. Потом паузу прервал он же:
– Вы еврей?
– Нет, я крымский татарин.
– А-а, понятно.
Камилл поверил, что его продвинутому собеседнику действительно понятно.
– Нам, не-евреям, трудней. У них есть возможность свалить из страны и на новом месте продолжить свою работу.
– У меня приятель еврей, математик, два года безработный, - произнес Камилл.
– Печатается за бугром и никуда уезжать не хочет,
– Математику достаточно листа бумаги и карандаша. И я знаю таких счастливчиков - Леонид вздохнул.
– А мне нужно лабораторное оборудование. И вы экспериментатор?
– Да, я тоже не могу делать свою работу за письменным столом. Кстати, у того математика большие проблемы по части доказательства, что он не бездельник, не «тунеядец», как это сейчас называется.
– Вы еще не шарахаетесь от мужчин, уверенно шагающих на работу с портфелем в руках, не торопитесь уступить им дорогу?
– спросил, помолчав, бывший старший преподаватель.
– Нет, - ответил Камилл, но солгал. Не хотелось признаваться в недавно возникшем у него такого рода комплексе.
– Значит, у вас все впереди, - заметил его все знающий собеседник. – Скоро будете смотреть на не потерявших работу и получающих зарплату людей как на высших существ, это неизбежно. В нашем сплоченном коллективе тунеядцев есть дипломированные психологи, которые анализируют возникающие у советских безработных комплексы. Я, кстати, уже прошел через эту стадию, я материально обеспечен и нашел новое интеллектуальное занятие.
Камилл, обративший внимание на интонацию своего собеседника, помянувшего об отношении к нему студентов, засомневался в том, что тот уже обрел душевное спокойствие.
– А какие у вас отношения с милицией? – спросил Леонид.
– Я устроился в клубе трикотажной фабрики художником, раз в два дня пишу на двух досках название кинофильмов, - ответил Камилл. – Так что я при деле.
– Интеллигентная работа!
– одобрительно произнес Леонид. – Но как вас приняли на такую службу с вашей трудовой книжкой?
– А я без трудовой книжки устроился, - отвечал Камилл.
– О-о! Тогда это вас не защитит от обвинения в тунеядстве! – сокрушенно заметил Леонид.
– Знаю, но все же… К тому же
– Да, конечно. А то вступайте в наш «профсоюз безработных», у нас тоже одни интеллектуалы. В соответствии с темпераментом и с личными наклонностями можно выбирать между должностью рабочего в бойлерной и обязанностями ночного сторожа или вахтера в материально не отягощенных учреждениях, в театрах, например. Для претендентов на должности установлен образовательный ценз – не ниже кандидата наук, – Леонид хохотнул.
– Меня, не остепененного, рекомендовал для работы в бойлерной бывший доцент нашей кафедры, его уволили до меня. И все равно мне пришлось представлять справку об успешно прошедшей апробацию диссертации.
– Что же такую формалистику завели в этом вашем подпольном профсоюзе? – нахмурился Камилл.
– Иначе нельзя, - строго сказал Леонид. – Количество рабочих мест ограничено, а безработных по Москве знаете сколько?
– Нет, но предполагаю, что несколько тысяч.
– Двадцать пять тысяч специалистов с высшим образованием! Квалифицированные рабочие, а также неквалифицированный люмпен не наш контингент, сведений о них не имеем!
– Ого! – воскликнул Камилл. – Ну, вообще-то Москва город большой, конечно!
– Да. Так как не остепененные инженеры могут все же где-то устроиться, то их трудоустройством наш «профсоюз» не занимается. Во главе организации стоят уволенные доктора наук, молодые волевые мужики, спортсмены. Жэковская братия их боится и вынуждена подчиняется.
– Чем же они их запугали? – удивился Камилл.
– А у нас есть юристы, и даже уволенные следователи прокуратуры есть - этих берут без ученой степени. Так что каждому строптивому работничку жилищно-коммунальной службы намекают, что грешки его хорошо известны, понимаете?
- Понимаю, - проговорил Камилл, не подозревавший о существовании в столице социалистического государства подобных структур.
– Курите? – спросил Леонид, доставая пачку «примы».
– Нет, - ответил Камилл, и спросил: - а тебя за что с работы вышибли?
Леонид затянулся сигаретой и, выпустив дым, ответил:
– Началось с Байкала. Да, с Байкала! Я подписал письмо с протестом против строительства известного целлюлозного комбината. Дальше подоспела Чехословакия, ну и пошло. На ученом совете выступавшие шавки заявили, что «такой человек не имеет права воспитывать нашу советскую молодежь». С этой формулировкой меня и прокатили. А вас?
– А меня, в сущности, за ту же Чехословакию, но отягощенную моим участием в национальном движении, хотя в последнее время я участвовал пассивно. В коллективе института распространили слух, что меня забаллотировали случайно, в результате «неконтролируемого механизма тайного голосования».
– А, ну да, доктор наук все же. Нарушения уголовного кодекса с вашей стороны не было, с учебно-воспитательным процессом не связаны. В этих случаях они явных обвинений не выдвигают. Ух, сволочи!
Когда Камилл собрался уходить Леонид спросил: