Золотая пучина
Шрифт:
— Что вы! Пожалуйста. — Хозяин небрежно бросил деньги в ящик стола.
— Так мне хотелось бы… Очень хотелось, Василий Арнольдович, чтоб впредь мальчишки не лезли в мои дела. Баянкуль не прииск, а рудник. И рудник большой. Не грех, если сам окружной горный инженер займётся им.
— Я думаю, тут вы правы.
— И разберётесь что к чему. У вас опыт, а не просто диплом. Я попрошу вас затребовать документы по Баянкулю к себе и вместе мы их хорошенько изучим.
— Но они у меня зарегистрированы в книге входящих.
— А это уже
«Как медведь ломит. Даже кости трещат. А впереди ещё рогачёвская заявка. Принесла же сегодня нелёгкая этого Выскубова…»
Отдышавшись, Василий Арнольдович позвонил в управление и наказал, чтоб все документы по руднику Баянкуль немедленно доставили к нему на квартиру. Потом повернулся к гостю. Ждал, что он как-то выразит своё удовлетворение, но Ваницкий принял это как должное и начал снова «ломить».
— Сегодня я купил у одного старателя две заявки и до сих пор жду оформления.
— Меня не было там, а нужна моя подпись.
— Накажите, пожалуйста, чтоб документы… касающиеся Ваницкого, вам присылали на подпись немедленно. И… наконец…
«Вот оно. Начинается», — заскучал Василий Арнольдович.
— Наконец, последнее маленькое дельце. К вам поступила заявка Устина Рогачёва?
— М-м-м…
— Разрешите напомнить. Это та самая заявка, о которой вы час назад, в этом самом кабинете вели беседу с представителем анонимного акционерного общества. Сколько вы от них получили?
— Что вы, Аркадий Илларионович!
— Сколько вы от них получили?
— Знаете, заявка очень неясная. Акционерное вещество возбудило протест. А вы знаете…
— Знаю: его акционеры члены императорской фамилии. Сколько вы от них получили? Не финтите, — и пристукнул по столу ладонью.
— Пятьсот.
— Вот вам ещё две тысячи и ищите пути, как сделать заявку моей.
«Медведь. Настоящий медведь, — тосковал Василий Арнольдович. — Да понимает ли он, что значит идти против акционерного общества? Там, говорят, великий князь Николай, великий князь Кирилл».
— Аркадий Илларионович, возможно, эта заявка вся с потрохами не стоит тысячи.
— Возможно. Но прииск будет открыт. Будет лавка. Часть золота от меня потечёт в эту лавку. Да не вам говорить, что значит чужой прииск под боком. — Засунув большие пальцы в карманы жилета, Ваницкий прошёл к окну, потом постоял у камина, перебрал на нём статуэтки саксонского фарфора. Повернулся к хозяину. — Ну, я жду. Что предложите?
Василий Арнольдович тоже поднялся.
— Ума не приложу, как поступить. Замариновать заявку могу, но анонимное общество этого и добивается. Они ближе к дворцу. С ними лучше не спорить. Аркадий Илларионович, если я… Я сегодня же выпишу заявку Рогачёву, а уж купить у него — дело простое. Никто знать не будет, что заявка Рогачёва оформлена.
— А как вы ответите анонимному обществу?
— Скажу: при разговоре забыл, что заявку выписал ещё утром. Ох, будет баня!
— Делайте так. А баня? Хотите
— Непременно позвоню. Непременно. А все дела по Баянкулю возьму на себя. Это правильно. Рудник большой, и молодому инженеру он не по зубам. Чтоб во всём разобраться, нужен действительно опыт.
…На другой день Устин ходил по городскому базару.
В рыжих броднях, в залатанных портяных штанах, в холщовой рубахе, подпоясанной обрывком веревки, как и десятки других мужиков, толпившихся возле лавчонок с хомутами, вилами, дёгтем.
Базар жил своей жизнью. Ржали лошади у телег. Спорили мужики, заглушая визг поросят, разноголосо кричали приказчики и лоточники.
— Красавица, душенька, купи перстенек? Не надо? Ну ленту купи. Алую в косу, не будет износу. Женишок, поди, любит красное. Любит?
— Кому пирожков? Кому пирожков! С бараньими потрохами, с соловьиными языками, масло коровье, кушайте на здоровье.
Краснощекая кухарка — глаза как щелки, на пухлых локтях розоватые ямочки, — брезгливо покосилась на заплаты Устина и толкнула корзиной в бок:
— Посторонись, сиволапый.
И Устин посторонился. Всю жизнь он сторонился. Но, уступая дорогу сегодня, схватился за грудь. Там, под рубахой хрустели бумаги с двуглавым орлом на печатях — свидетельство на новый Богомдарованный прииск по ключу Безымянке, ещё куча разных бумаг, что надавали в управлении горного инженера, и пять рублей — всё, что осталось в наличии после оформления документов на владение прииском.
А вокруг, в рядах чего только нет. Оладьи кипят в масле, румяные, запашистые; груды требухи — горячей, ажно пар идёт; крендели сдобные с маком. Глотает слюну Устин — с самого утра во рту ни росинки — и старается не смотреть на снедь. Одно дело — денег мало осталось, другое — мирские готовили: грех. Но есть хочется. Завернул в чайную. Выбрал столик в углу. Снял котомку. Подозвал полового.
— Кипяточку бы мне.
— Мигом! Какую прикажете заварочку подать? Есть и кирпичный, есть и байховый. Самый наипервейший. Прямо из Кяхты, Сахарку прикажете аль медку?
Сопит Устин. Глаза в стену упёр.
— Кипяточку бы чайничек.
— Мигом. Значит, того, без заварки. Ситный подать али бубликов?
— Харчи-то у меня свои, Мне бы кипяточку…
— Одного-с? Мигом!
И верно, мигом принёс пузатый фарфоровый чайник. Из-под крышки пар валит.
— Две копейки с вас. Премного благодарен. А может, заварочки принести? Душистая, прямо из Кяхты. Не надо. Ну кушайте на здоровьице.
Достал Устин из котомки деревянную чашку, зачерствелый калач. Пьёт. В пот бросило, а в чайнике ещё много кипятку остается.