Золотая страна. Нью-Йорк, 1903. Дневник американской девочки Зиппоры Фельдман
Шрифт:
P.S.До сих пор ни слова от Марии Кюри. Наверно, она очень занята, ведь, получив премию, она стала такой знаменитой.
Третий вечер Хануки. Сияют три свечи. Мне нравится это слово — «сиять». Я смотрю его значение в своем словаре. Маленькие язычки пламени освещают лес, полный снежных деревьев. Я думаю о Иуде Маккавее и о том, как его воины прячутся среди деревьев на Иудейских холмах, строя планы нападения на греков, которые осквернили храм. Мама приходит посидеть со мной и посмотреть на лес. Мириам спрашивает, когда мы идем спать. Мама просит ее помолчать, она хочет послушать о моем волшебном лесе. Я не так хорошо знаю английский, чтобы описать
Сегодня, на шестой день Хануки, на нашем подоконнике сияет лес свечей и лес снежных деревьев. Теперь мама каждый вечер сидит со мной у окна. Мы разговариваем о волшебных деревьях, освещаемых все большим количеством свечей в нашем семисвечнике. Сейчас я знаю, что реб Симха не имел никаких шансов стать мужем мамы. Она слишком умна для этого. Пусть он знаток Талмуда, но маме этого недостаточно. Когда я сказала, что могу представить, как Иуда Маккавей прячется от греков в нашем волшебном лесу, она ответила, что люди, празднуя Хануку, должны помнить, что это сражение было победой свободы, а не торжеством успеха. Это была победа немногих над многими.
Может быть, теперь я лучше понимаю, почему мама не хочет ходить без парика. В чем-то американцы похожи на греков. Нет, конечно, они не тащат свиней на наши алтари, но тем евреям, которые жили в древние времена, было очень просто в мелочах перенять греческие привычки. Так просто стать таким же, как все остальные. Так трудно остаться в стороне и чувствовать себя свободным, как говорит мама — чувствовать свою избранность, но не превосходство.
P.S. Два раза в Хануку я просыпалась посреди ночи, когда Мириам возвращалась в постель из туалета, и я чувствовала, что она очень замерзла. Происходит что-то забавное. Думаю, она выходит на улицу, но не могу понять зачем.
Вы когда-нибудь слышали о братьях Райт? Я тоже раньше не слышала. Но теперь я о них знаю! Мэнди принес газету «Нью-Йорк таймс» и несколько других газет, там напечатаны фотографии братьев Райт, Орвилла и Уилбера, и их замечательной летающей машины. Они называют ее аэропланом. 17 декабря, на третий день Хануки, они пролетели на этой машине почти 120 футов за 12 секунд. В этот день они совершили четыре полета в местечке под названием Китти-Хок. Самый длинный перелет составил 852 футов и длился 59 секунд.
Только представьте себе! Наверно, я бы хотела научиться управлять аэропланом. Возможно, этого мне хочется даже больше, чем стать знаменитым ученым, как Мария Кюри, которая до сих пор не ответила. Я уговорила Тову подняться со мной на крышу, хотя было очень холодно. Мне просто хотелось подняться повыше. Это было здорово, потому что ночь была очень ясной и звездной.
Ханука — время чудес. Так ли это странно, что чудеса все еще происходят? И что в 1903 году в Америке в дни праздника огней случилось это чудо — два брата и их летающая машина? Не знаю, считает ли мама, что это чудо. А я вырезаю фотографии братьев Райт и вешаю их на стенку над нашей кроватью. Интересно, они евреи? Вряд ли.
Последний вечер Хануки. Не могу в это поверить. Никогда не угадаете, что мне подарил папа! Билеты на пьесу «Шуламит». Мы идем туда первого января, за неделю до папиного концерта. Его репетиции проходят хорошо. Они играют несколько произведений Чайковского, Глинки, но самое главное — несколько вещей Стравинского. Папа говорит, что жители Нью-Йорка не поймут, что за звуки ласкают их слух, когда услышат Стравинского.
Я очень волнуюсь за Блю и ее успеваемость в школе. Понимаете, учительница говорит, что я отлично учусь. Я получаю
Завтра Рождество. Поэтому в школу не надо ни сегодня, ни завтра, ни на следующей неделе. Шон О'Мэлли пришел и пригласил нас с Мириам в верхнюю часть города на Геральд-сквер в универмаг «Мейсиз». Я не верила своим глазам, когда рассматривала декорации в витринах. Чудесные серебряные сани, запряженные механическими северными оленями, и заснеженные деревья сверкают огнями. А потом — думаю, мне нужно постараться написать это по-английски, ведь то, что случилось дальше, было таким американским. Мы шли на восток по Сорок второй улице и зашли в ресторан «Чайлдз». Сели за столик, Шон купил нам угощение. Я боялась есть. Ведь эта еда точно не была кошерной, а как же Тифозная Мэри? Но Мириам попросила, чтобы я не вела себя, как дурочка, какшмендрик — по-моему, еврейское слово красивее. Она сказала, что мне необязательно заказывать свинину. Просто чай и бисквит. И я заказала то же самое, что Мириам. Я смотрела, как Мириам наливает чай из маленького чайника в чашку, а не в стакан, как мы обычно делаем дома, как делали в России. Я смотрела, как она размешивает сахар — не в кусочках, а сыпучий, как для выпечки. Дома мы всегда кладем кусочек сахара в рот, когда пьем чай. Я смотрела на все это и думала, что у Мириам хорошо получается. Она знает, что делает. Она делала это раньше. Она делала это с Шоном. И неожиданно я поняла, почему иногда Мириам мерзнет в постели. Она ходит на крышу с Шоном — не чай пить. А иногда они ходят в такие места, как «Чайлдз», и пьют чай. Может, я перестала быть чужой в Америке. Я пью чай в американском ресторане и ем бисквит, сижу очень спокойно и знаю, что моя сестра любит гоя, не еврея, американского пожарного ирландского происхождения, и я не теряю сознания, у меня нет сердечного приступа, или как это называется, когда сердца людей останавливаются и они падают замертво, и я не вскрикиваю. Я выгляжу очень спокойно, но не могу поверить, что моя догадка абсолютно верна.
Опять пишу на идише. Думаю, это очень хорошо, что я записала все эти ошеломляющие новости по-английски. По-моему, если я могу писать по-английски в таких нервных обстоятельствах, то действительно делаю успехи в изучении языка. Думаю только о Мириам и Шоне, больше ни о чем. Это ужасно. А если мама с папой узнают? Мама умрет. Интересно, Това знает? Мне очень нравится Шон, и я забыла написать, что по пути обратно в Нижний город он купил мне газету, потому что знает, что я без ума от братьев Райт, а в газете было несколько очень хороших фотографий, которые можно вырезать. У меня на стене уже четыре фотографии их самолета, который называется «Райт Флайер». Какой из братьев красивее? Хороший вопрос. Я не знаю. У одного усы, у второго нет.
Пора идти, всего через десять минут зажгут свечи.
Каждый день во время школьных каникул я хожу с папой на репетиции. Это так замечательно. Потом мы часто идем в кафе с другими музыкантами. Мы пьем чай. Чай там подают в русском стиле — в стаканах, с кусочками сахара. Это напоминает мне о том, как мы пили чай с Мириам и Шоном. Вчера ночью она вернулась в постель замерзшая. Я чувствую себя очень неудобно, потому что единственная из всей семьи знаю об их секрете. Това спит, как медведь долгой русской зимой.