Золотая стрела
Шрифт:
Барон же Альберт тем временем торжественно зачитывал тот самый отчет, что накануне демонстрировал Гробославу:
— «Особое расследование не токмо обнаружило в месте тайного погребения останки в количестве трех черепов и пятидесяти восьми иных костей, но и неопровержимо установило, что принадлежат оные невинно убиенной княжне Марфе, дщери князя Ярослава Шушка. Доказательства прилагаются…»
В комнату князя Длиннорукого с воплями вбежал Петрович. Князь уже достал было из потайного места тарелочку с золотым яблочком, готовясь выйти на
— Ну, что там опять случилось?
— У меня пропали ножи! — одним духом выпалил Петрович. И упавшим голосом добавил: — Оба…
Однако Длиннорукий не оценил трагичности положения:
— Ну, подумаешь. Старый ржавый хлам.
— Ты ничего не понимаешь! — топнул ножкой бывший Грозный Атаман. — Их украли коты, чтобы потом, ночью, явиться и меня прирезать!
— Что?! — вытаращился князь. Но, вспомнив слова летописца Пирума, заговорил мягко и заботливо, будто с больным: — Послушай, Петрович, ты просто перетрудился, переутомился. Ляг поспи, а я постараюсь что-нибудь сделать, чтобы коты оставили тебя в покое.
— Ах, они меня доконали! — жалобно простонал Петрович. — И никто не верит!
Проводив Соловья в его комнату, князь Длиннорукий наведался в чулан, где подобрал себе метелку и совок и с этими орудиями вышел на охоту.
— Где же Петрович цапался с котом-то? — пробормотал князь. — Кажется, в первый раз — около горницы, где жил боярин Василий. A потом — возле тронной залы. Или еще где-то? Ну ладно, начнем прямо отсюда.
И Длиннорукий, недолго думая, с кряхтением опустился на колени и стал выгребать вековой мусор из-под старого комода, неизвестно для чего выставленного у стены в коридоре. Однако искомого там не оказалось, и князь прямо на четвереньках пополз вперед по коридору, ловко орудуя метелкой и совком. Однако вскоре он наткнулся на какое-то препятствие, а подняв взгляд, обнаружил, что прямо над ним стоит Виктор.
— Извините, Ваше Высочество, я тут… — залопотал князь, но Виктор, похоже, был настроен весьма благодушно:
— Похвально, князь, весьма похвально, что вы взялись за уборку многолетнего сора. Наконец-то и от вас хоть какой-то прок.
Длиннорукий с трудом поднялся:
— Ваше Высочество, вы просвещенный человек, может быть, вы знаете — если кот не настоящий, а призрак или бес, то он оставляет за собой помет или нет?
— Вы что, от Петровича заразились? — сочувственно покачал головой Виктор и двинулся своею дорогой. Длиннорукий вновь опустился на четвереньки и продолжил настойчивые поиски кошачьего дерьма.
Солнце понемногу клонилось к закату, а Грендель еще вел Дубова и Покровского по Ново-Ютландским болотам. Похоже, что проводник все же что-то перепутал, и хотя по всем приметам уже должен был показаться бестолково построенный, но внушительный замок Беовульфа, однако почему-то путники то и дело попадали куда-то не туда.
— А, теперь понял! — со всех сил хлопнул себя по лбу Грендель, когда они вышли к очередному «не туда». — Нам надо было забирать вправо, а я вас завел влево. Мы сейчас находимся где-то неподалеку
Но тут до них долетели какие-то голоса. Доносились они как раз из-за того пригорка, к которому собирался повернуть Грендель.
— Уж не по наши ли души? — забеспокоился боярин Василий.
— Да нет, тут что-то другое, — прислушался Иван. — Мне показалось, что кто-то там говорит пятистопным ямбом, а другой отвечает ему ненормативным верлибром.
— А, знаю! — сообразил Грендель. — Это ж поэты канавы копают. Ну, те самые, которых раньше Александр у себя привечал.
— Поэты — и канавы? — изумился Покровский. — Да как же такое возможно!
— Возможно, возможно, — вздохнул Грендель. — Его Высочество Виктор высокие искусства не больно жалует, вот и приспособил поэтов канавы копать. По его мнению, это самое подходящее для них применение.
— И вы полагаете, что это естественно? — вскричал Иван.
— Я сам не чужд общения с музами! — горделиво ответил Грендель.
— И так спокойно воспринимаете, что ваших собратьев по искусству выгоняют с лопатами на болото?!
— Да нет, мне это тоже не нравится, — смутился Грендель, — но что я могу сделать?
— Погодите, господа, — вмешался Василий в спор двух служителей муз, чтобы что-то делать, надо выяснить, какова тут местность, сколько канавокопателей и сколько охранников.
Поэты согласно закивали, и все трое, поднявшись на пригорок, залегли на вершине, откуда открывался прекрасный вид на очередное болото, посреди которого копошились несколько человек с лопатами. Еще один, в черном плаще с капюшоном, расхаживал среди них и, помахивая автоматом, побуждал повышать производительность труда.
— Работать, суки! — доносилось до вершины пригорка. — Не отлынивать! Эй ты, придурок, что встал? Копай, я тебе сказал!
— Кажется, тот самый, — определил Василий. — Ну, которого мы встретили утром на «грядках». Этот нас прикончит не отходя от кассы.
— Что же делать? — возмутился Покровский. — Так и терпеть надругательство над искусством?!
Тем временем тот поэт, которого наемник обозвал придурком, картинно облокотился на лопату и прокламировал:
— Не я придурок, а придурки те, Кто заступы дал в руки стихотворцам И отобрал их вещее перо!— Поумничай у меня! — заорал наемник и ткнул поэта прикладом автомата, отчего тот упал в болотную жижу. Грендель рванулся было с места, но Дубов удержал его.
Поэт поднялся и взялся за лопату.
— Работать! — продолжал разоряться наемник. — И ты, дура, кончай на меня зыркать!
Дородного вида дама в лохмотьях от когда-то нарядного платья повела могучими плечами:
— Я знаю, ты меня не любишь И извращенкою зовешь…— А, так это же мадам Сафо! — сообразил Грендель. — А тот, кого наемник так грубо толкнул — синьор Данте.