Золотая свирель
Шрифт:
— Так плати же, глупая.
— Как?
Он потянулся ко мне, и все у меня внутри снова ухнуло в какую-то пропасть без дна. Я ощутила его дыхание у виска и зажмурилась.
— Не забывай меня, Лессандир. Хотя бы. Для начала.
Тут грохнуло так, что я втянула голову в плечи и зажала уши. Незримая лавина, содрогая воздух и твердь валилась и валилась на наши бедные головы. Потом медленно, нехотя, она уволоклась куда-то в сторону реки Ольшаны, рычать там и сыпать невидимые камни на отмели и плесы. Я открыла глаза.
Песчаная
Шел снег. Пушистое белое перышко порхнуло у меня перед глазами и осторожно опустилось на закушенные губы, породив крохотный очаг немоты.
Я тебе говорил, что ты не справишься. Я говорил, что это бессмысленная затея. Можешь полюбоваться — нас посадили в клетку. Безмозглый червяк нажрался дряни, мне пришлось повозиться, чтобы привести хвостатую куклу в порядок. Лесс, ты слышишь? Встряхнись, подруга, я уже немного прибрал и проветрил этот проходной двор. Конечно, мы ослабли, и мутит здорово, но в целом дышать можно. Лесс, ау? Я знаю, ты все слышишь. Вылезай.
Эрайн?
Нет, Невена, Госпожа Кошек, конюшню нашу чистит. Дорогой сосед смылся в нору. Спасибо, хоть не помер.
Спасибо. Что нас не убили.
Это точно.
Последнее, что я видела — занесенный над нами меч. Нас рубанули?
Нас вырубили. Шишка до сих пор осталась.
Я попыталась проморгаться. Бурая муть перед глазами расслоилась на черные и зеленовато-коричневые полосы. В голове звенело, в висках настойчиво бухал молот.
Лесс, ты хочешь сказать, что воочию наблюдала за драконьими приключениями?
И немножко в них участвовала. Кажется, я поняла, как заставить дракона слушаться.
Да ну?
Не силой, а ощущениями. Не чужой волевой приказ — ощущения управляют действиями. Дракон жрал отравленное мясо, а я представляла себе всякие тошнотворные вещи, и он в конце концов начал плеваться. Сейчас я тебе покажу, как это получается.
Показала. Чувственное воспоминание о том, как нас с Драконом выворачивало в реке, оказалось слишком ярким. Еще бы! Такое не скоро забудешь. По всему огромному телу прокатилась судорога, мутный студень внутри черепа мстительно заколыхался.
Хватит, Лесс. Тьфу… что за дрянь. Хватит. Без тебя тошно. Я понял.
Не стоит лезть с ним в драку, Эрайн. Весь фокус в том, чтобы просто наблюдать, а когда требуется, вызвать у себя нужное ощущение. И Дракон примет его за свое собственное.
Я понял, понял. Ты права.
В тоне Эрайна слышались ревнивые нотки и я мудро захлопнулась, давая ему время все это переварить. «Не дорога ведет тебя, а ты идешь по ней» — поучал Амаргин, и я, наверное, впервые как следует осознала, что он имел в виду. Бабка Левкоя говорила проще: «Не мытьем, так катаньем».
Лесс.
М?
Надо бы отправить тебя
А что сейчас с моим телом, как ты думаешь?
Спит беспробудно. Надеюсь, его нашли и позаботились.
Я тоже надеюсь. Испугались, наверно. Они не подумают, что я померла?
Не подумают. Твоя оболочка сейчас как спящий младенец.
Хм, смутилась я. Мда…
Хочешь вернуться?
Ты можешь меня вернуть? Отсюда?
Могу.
А ты останешься?
Лесс, конечно, я останусь. Если меня сразу не убили, то и не убьют. Воды вон дали. Заботятся. Я им живой нужен.
А выйти отсюда ты сможешь?
Если не драконом, то смогу. Силой эту клеть не разломаешь. Крепко сделана. Я тебя спрашиваю, ты собираешься возвращаться?
Я тебе надоела?
Мантикор выдохнул, сжав зубы. Что-то было не так. За эрайновой решимостью крылось что-то… что-то такое…
Эрайн. Малыш… эй? Ты что?
Ничего.
Я чувствую, Эрайн.
Тьма тебя побери, все она чувствует! Да. Я не хочу оставаться один. Я… устал.
Пауза. Мой друг напрягся и замкнулся. И отвернулся от меня.
Мантикор шевелится на полу, вжимаясь лицом в солому. Дракона не слышно — он убрался так глубоко, словно его и не было никогда.
Я остаюсь, Эрайн.
А… Остаешься? Спасибо.
Мне любопытно.
Ей любопытно, подумать только…
Мантикор бессмысленно улыбается в солому. Приподняв голову, разлепляет сперва один глаз, потом второй.
Нас в самом деле посадили в клетку. Причем, тесную: растянувшись на боку, мантикор плечом упирался в один угол, а задними лапами — в противоположный. Сквозь слои парусины, накинутой на клетку, сочился тусклый зеленоватый свет. Пол устилала солома, уже нечистая, под носом стояло деревянное ведро, пустое, но мокрое внутри, а его содержимое плескалось у нас в брюхе.
Все равно во рту было сухо и гадко. Зато есть захочется нескоро. Ох, нескоро!
Уши мантикора дрогнули. Голоса?
Малыш приподнялся, ухватившись рукой за прутья, и перевалился на брюхо. Переждав приступ головокружения, защипнул парусину и когтем пропорол в ней дыру. Снаружи было что-то, похожее на задний двор: крытые щепой сараи, утоптанная земля, выгороженная досками куча угля, примкнувшая к высокой стене из серого камня. Небо над стеной розовело, и двор заливала тень. Голоса приближались.
— Проходи сюда, прекрасная госпожа. Мы поместили его за службами, подальше от зевак. Осторожнее, прекрасная госпожа, здесь грязь, ступай вот тут, по кромочке.
— Я не боюсь замарать сапог, любезный брат.
Между сараями показались три фигуры. Черные плащи и белые налатники мужчин я признала сразу, а того из них, кто хромал на костылях — чуть погодя. Старый вояка, брат Хаскольд из Холодного Камня. Он держался позади беседующих и помалкивал. Второй перрогвард, помоложе, был мне не знаком, как и женщина рядом с ним.