Золотая жила для Блина
Шрифт:
Блинков-младший понес за ней сумку.
— А ты всегда в СВ ездишь? А я первый раз, — тараторила зеленоглазая, не давая ему ответить. — Красиво жить не запретишь — всю стипендию на билет грохнула, придется у Пашки денежков просить. Он теперь богатый, бортмехаником летает.
— А что у вас за фенька, игровой автомат?
— Нет, одно научное изобретение, — выдавил Митька, слыша, как предательски дрогнул его голос. Между ним и зеленоглазой разверзлась пропасть. Стипендия! Значит, она учится в институте.
А он только перешел в девятый. Зеленоглазая была старше, безнадежно
— Прикольный у тебя рюкзак. Лямок понашито, как у парашюта, — сказал он, чтобы поддержать разговор.
— Это и есть парашют, — ответила зеленоглазая, окончательно сразив Митьку.
— Такой маленький?
— Нормальный. Ты, наверное, видел по телику десантные парашюты, круглые, — они правда больше. А это — крыло весом в неполных четыре кило, — в рифму сказала она. — И запасной парашют я не беру.
— Почему? — спросил Блинков-младший, потрясенный отвагой парашютистки.
— Все равно запасной не успеешь раскрыть. Высоты не хватит. Я же прыгаю со скал, с мостов, с заводских труб. Это, между нами, запрещено: раз прыгнешь, потом от охраны бегаешь.
— Кстати, я Дима, — представился Блинков-младший.
— Кстати, я Лина. — Зеленоглазая перехватила у него сумку. — Шагай к своим. Вон пришел специалист по научным изобретениям.
В самом деле, вокруг ящика, почесывая лоб под фуражкой, ходил железнодорожник в разукрашенной блестящими железками форменной куртке. Наверно, бригадир проводников или начальник поезда. Рядом с победным видом стояла проводница.
Блинков-младший побрел к папе, влюбляясь быстро и неотвратимо. Лина — это Ангелина или Каролина? И так и этак звучало волнующе.
Глава II
ДВОЕ И БАНДУРА
Обстановка рядом с ящиком накалялась. Подходя, Митька слышал, как толстый что-то сказал железнодорожнику и рабочие засмеялись.
— Маруся, верни им билеты! — бросил проводнице оскорбленный железнодорожник и повернулся на каблуках.
Папа кинулся к нему, доставая какие-то сложенные вчетверо бумаги. Одну он развернул и отдал железнодорожнику.
— Даже читать не стану! Положено сдавать в багаж! — упрямился железнодорожник, а сам уже запустил глаз в бумагу. Лиловая печать и подпись академика Лемехова немного его успокоили. — Марусь, это ж Лемехов! Секретный космический академик, — авторитетным тоном объяснил он проводнице, — который, помнишь, по телику чуть не выиграл миллион.
— Одним все, а другим ничего, — сварливо заметила Маруся.
— Так не выиграл же, — утешил ее железнодорожник и стал читать вслух: — «Изделие без на звания (описание прилагается)»… Это, Марусь, изделие без названия. Секретное. И описание прилагается, все честь честью. «Горючих, взрывчатых и радиоактивных веществ… не содержит». Слышь, Марусь, не содержит. «Может перевозиться всеми видами наземного транспорта». Всеми, Марусь!
Он с уважительным вздохом вернул бумаги папе и сказал:
— Я должен осмотреть.
— Осматривайте, раз должны, — согласился папа и строго посмотрел на толстого: — Без комментариев, пожалуйста.
— Молчу, — оскорбился толстый. — Открывайте,
— Вот налетит пыли, тогда кто вам будет менять смазку на оптических осях?
— Не обращайте внимания, — сказал папа железнодорожнику. — Оптические оси не смазывают, они воображаемые.
Толстый отстегнул запоры на передней стенке ящика и открыл ее, как дверцу шкафа. Тут все и увидели штуку.
Она висела, не касаясь дна и крышки, на восьми пружинах: четырех снизу, четырех сверху. Высотой штука была с Митьку. Низ — как холодильник на маленьких колесиках, сверху шероховатый на вид черный шар чуть побольше самого большого арбуза. Блинков-младший немного разочаровался. Он думал, что известный на весь мир секретный академик изобрел что-нибудь покруче, как в кино: подмигивающие лампочки, экраны с вертящимися на них скёлетиками загадочных машин. А штука оказалась невзрачной: просто железный шкаф и шар. Такую не стали бы снимать в кино.
Железнодорожник сдвинул фуражку на лоб и почесал в затылке.
— Я понимаю, бандура секретная, — полушепотом сказал он папе. — Ну а между нами-то… Зачем она?
— Я бы назвал ее Измерителем Всего, — ответил папа. — Здесь… — Не касаясь черного шара, он осторожно погладил воздух над ним. — Здесь сотни датчиков. Они измеряют температуру, атмосферное давление и магнитное поле, улавливают космические лучи, запахи и звуки, определяют химический состав земли и воздуха. И все эти данные обрабатываются, чтобы найти между ними связи, пока что непонятные науке.
— А вы, значит, при ней? Вроде оператора? — с понимающим видом уточнил железнодорожник.
— Нет, — сказал папа, — я ботаник. Просто наша экспедиция уже две недели как уехала в тайгу. Там разные ученые, есть и ученики Лемехова.
А я работал в другом месте и сейчас их догоняю. Вот Лемехов меня и попросил…
Судя по всему, железнодорожник не особенно уважал ботаников. Но вошел в папино положение.
— Эх, ты, ботан, пестики-тычинки, угораздило же тебя! Это ж ответственность какая, — посочувствовал он. — Ладно, вези… Открывай, Маруся!
Проводница отперла дверь, и рабочие сразу же внесли ящик в вагон.
— Да, ученая бандура, — заметил железнодорожник, не подозревая, что дал штуке название.
Конечно, в будущем у нее появится другое, правильное и красивое. Но Митьке с папой понравилась «Ученая Бандура». Так ее и стали звать, иногда для краткости говоря просто «Бандура».
…А толстый на прощание дал папе ценный совет по уходу за Бандурой:
— Не забывайте сливать воду.
Купе было с мягкими диванчиками и без верхних полок. Билеты в такой вагон стоили вдвое дороже, чем в обычный. Платил за них Лемехов, думая не об удобстве папы с Митькой, а об удобстве Ученой Бандуры. Ее ящик занял все свободное пространство. Если бы Блинковы ехали в четырехместном купе, это могло не понравиться попутчикам. А главное, попутчики могли не понравиться Ученой Бандуре. Ни папа, ни сам академик не знали, как поведут себя в пути ее чуткие датчики. Не сломаются ли они от неловкого толчка или даже от сильного запаха. Поэтому ящик обходили боком, втянув живот и стараясь не дышать.