Золотая жила
Шрифт:
Время было позднее. Совершенно незаметно пролетел целый день. Стас окинул взглядом туалет: пол был грязным, было натоптано, кое-где валялась бумага, писсуары и кафель вокруг них были в желтых подтеках, в раковинах засохли зеленые плевки и что-то еще неприятное на вид – туалет отчаянно нуждался в уборке. Сил на это у Стаса больше не оставалось никаких, он чувствовал себя вялым и разбитым. Его утреннее возбуждение давно и как-то незаметно спало, и к нему вернулся его обычный уныло-озабоченный вид. Даже пить алкоголь ему почему-то расхотелось.
Вздохнув, Стас махнул рукой: и так сойдет. Вместо уборки он быстро собрал по кабинкам скопившуюся за день использованную бумагу – набралось целых три пакета! – и, закрыв на ключ входную дверь и погасив везде свет, в кромешной темноте, на ощупь, направился к себе домой.
В прихожей горела тусклая желтая лампочка. Свет от нее был приглушен расколотым плафоном. Внутри плафона, пойманный в ловушку, бился крупный мотылек, создавая тем самым загадочный мерцающий эффект. Не считая шуршания крыльев о стекло, кругом было тихо: домочадцы разошлись по своим комнатам, ожидая прихода с работы их добытчика, чтобы затем собраться всем вместе за традиционным семейным ужином.
Пустив в душ шумную струю воды, Стас закатал рукава и принялся тщательно отмывать с рук присохшую целлюлозу и другие следы загрязнения. Вдруг позади него послышался скрипучий старческий голос.
– Что, Стасушка, умаялся, сынок?
Из-за двери выглядывала седая голова старухи. Стас косо посмотрел на нее и недовольно пробормотал, продолжив соскабливать ногтями грязные корки:
– Пока ты зенки винищем заливала…
– Чего говоришь? – переспросила старуха.
– Да, мам, умаялся! – нервно гаркнул Стас.
Старуха вышла из комнаты, приблизилась к сыну и вгляделась в его лицо.
– Совсем упахала тебя эта тунеядка, судьбинушку сломала сыночку моему, – начала ворчливо причитать она. – Мог бы опосля института инженером стать, а теперь приходится хребет горбатить ради ее брюха ненасытного. Только жиром обрастает, лярва бесстыжая, никакого прока от нее нету.
– Угу, – угукнул Стас, а сам опасливо покосился на закрытую дверь справа и громко произнес: – Айда ужинать, мам.
– А что у нее там седня настряпано? – Старуха заинтересованно посмотрела на кастрюлю на плите. – Опять небось кисляк?
Стас понюхал воздух: его ноздри уловили острый запах чеснока с томатом, исходивший от той самой кастрюли.
– Ага, он самый.
– Тьфу! – старуха сделала вид, что плюет под ноги. – Блевотина. Язву в желудке уже прожгла ее стряпней. Изо всех дырочек уже сочится, – она скабрезно захихикала, а потом снова продолжила распекать ненавистную невестку: – Тоже мне, жинка называется. Ни накормить, ни прибраться не может. Даже ребенка не сдюжила родить нормального. Тьфу! – В этот раз старуха действительно смачно плюнула, попав точно в соседнюю дверь. – Только и знает, паскуда, что
– Угу, угу, – энергично закивал Стас, безмолвно соглашаясь с матерью и на этот раз.
– Когда ж ты уже выгонишь-то эту дармоедку? Ведь все денюжки на нее одну спускаем, на лекарства матери едва хватает, – плаксиво продолжала старуха, но вдруг, охнув, покачнулась вперед, наступив на полу своего халата.
Стас успел подхватить мать под локоть. Его длинные ноздри вздрогнули: изо рта старухи разило спиртным, как из винной бочки. Он поморщился, неопределенно пожал плечами и тихо шепнул, снова покосившись на дверь:
– Скоро, мам, духу ее здесь не будет.
– Ты все обещаешь, обещаешь… А, так это ты для нее, что ль, ту гробину надысь приволок? – старуха рассмеялась противным старушечьим смехом.
Стас невольно улыбнулся:
– Угу.
– И дорого встала?
– Дюже дорого. Пришлось кредит оформлять, – соврал он. – Кстати, мам, а как седня выручка?
Старуха насторожилась:
– Да какая там выручка… Нокогошеньки за весь день не было.
– Как это «не было»? – Стас изумленно уставился на нее. – Я же сам слыхал, как туды-сюды через каждую минуту.
– Как «слыхал»? Ты же сам сказал, что идешь работать.
– Так я и работал. Вернулся и налаживал бизнес… э… в дальней кабинке налаживал.
– А-ах! – воскликнула старуха и хлопнула себя ладонью по лбу. – Вот я старое решето, совсем позабыла, это же вчерась никого не было. А седня, наоборот, хорошо шли зассанцы и засранцы. Вот я старая дура, все поперепутала. Пойду выпью… э… капель выпью… Да, капель! И нечего так таращить зенки на мать! Совсем худо мне… – Старуха быстро скрылась за дверью, и, когда с той стороны щелкнула задвижка, из комнаты едва слышно прозвучали ее слова: – Вылупень пустоголовый…
Глава 6
Скривившись, Стас показал двери неприличный жест средним пальцем, погасил в коридоре свет и толкнул дверь в свою комнату. Лета, как всегда, сидела на невысоком красном пуфике перед зеркалом и расчесывала гребнем свои длинные волосы, черные и блестящие, как воронье крыло, разделенные ровным пробором посередине головы. Она тихонько пела какую-то печальную песню, но сразу замолчала, как только Стас появился на пороге.
– Привет, – буркнул Стас.
Лета отложила гребень на этажерку и внимательно пригляделась к мужу – в ее прозрачных глазах сверкнул огонек ликования: от его былого возбуждения не осталось и следа.
– А где наша кровопийца? – поинтересовалась она, намекая на мать Стаса, и сама же ответила: – Что, не голодна? Погрызлась уже с кем-то, повампирила?
Стас криво ухмыльнулся:
– Угу.
– Ну и ладно, нам больше достанется, верно?
– Угу.
– А ты пока телек позекай.