Золото красных
Шрифт:
Ушлая Марь Пална, за возможность поерничать не пожалеющая родную мать, нашептывала на ухо Реброву:
– Раньше большевички тащили младших братьев из Коминтерна на склады, в запасники музеев, раздавали добро дворян, купцов - все что награбили... это в двадцатых... крали у одних - плохих, и передавали другим - хорошим. Антиквариат, бриллианты, николаевские десятки мешками... Эйфелева башня?!
– Марь Пална быстро утеряла интерес к символу галльской столицы.
– После войны насоздавали народных банков... открыли отделения совковые в Швейцарии, ФРГ, Иране, Люксембурге, Австралии... Евробанк, между прочим, основали русские эмигранты,
– работающих на французскую "оборонку".
– Не понимаю, почему 99.7 процента капитала принадлежат Госбанку и Внешторгбанку, а не все сто?
– Ребров хотел показать, что и он не лыком, тоже готовился к набегу на Париж.
– Кокетство?..
Марь Пална не только для подоконников годилась, но и дело знала:
– По французским законам на территории страны банк может возглавлять только подданный Франции. Вот эти косметические 0.3 процента принадлежат местным коммунистам, и во главе банка - для отмазки!
– француз.
Приехали, прошли в офис Евробанка. Ребров запросил бумаги для Мастодонта. Расторопные клерки быстро завалили стол папками, Марь Пална потребовала кофе, выпила две чашки, выкурила сигарету и сообщила Реброву:
– Я шефа ждать не буду... пройдусь по магазинам... через пару часов ждите.
– И исчезла, обворожительная, таинственная, на взгляд непосвященных, неприступная.
Мастодонт вошел по-хозяйски, выгнал из кабинета посторонних, оглядел Реброва, корпевшего на ворохом бумаг:
– Ну что?
– Разбираюсь, - сообщил Ребров.
– Давай, давай...
– тоном Мастодонт показал, что все эти бумаги ему совершенно безразличны.
– Не понимаю, - поделился Ребров.
– Чего?
– без одобрения, скрывая усталость уточнил Мастодонт.
Ребров протянул несколько бумаг - колонки цифр напротив чреды фамилий, как выплатная ведомость:
– Фамилии только испанские и выплаты приблизительно одинаковые, похоже зарплата. Откуда столько испанцев, и за что мы им платим?
Мастодонт лениво подцепил листок, пробежал сверху вниз отшвырнул:
– Яснее ясного... Зарплата... только не испанцам. Кубинцам! Содержим экспедиционный корпус в Анголе... полностью. А ты как хотел? Тоже люди... жрать-пить должны, опять же бабы... домой перевести... набегает...
– Но почему деньги наши, если Кастро послал?
– Не утерпел Ребров и различил в глазах Мастодонта неодобрение.
– Почему, почему?.. Где бы мне "Беломора" достать?
– поплакался предправления, но все же ответил.
– Почему, говоришь? Да потому что у Феди ж... голая. Мы за все платим! И за всех! Думаешь, нас поддерживают за то, что мы такие хорошие? За поддержку заплачено, еще как! Все друзья куплены! Без конца снуют гонцы, осведомляются все ли в порядке у наших ставленников? Не пособить ли деньжатами?.. А где взять... на всех? злость полыхнула в глазах Мастодонта, приблизился к окну: внизу пестрел крышами, разновысокими зданиями, зеленел скверами, голубел лентой реки знаменитый город.
– Вон! Смотри! Дома в престижных районах. Живут буржуа, им и в голову не приходит, что приобретение участков под застройку, возведение
– Но есть же законы... можно проследить, откуда деньги...
– возразил Ребров.
– Проследи!.. Где ж мой "беломор", мать его?!.
– Мастодонт, закурил из пачки на столе.
– Игры... Даем в долг, под смехотворный процент и... никогда не требуем назад. Сплошь подарки! Или скупим на корню тираж никому не нужной газетенки да еще по десятикратной цене... А как, ты думаешь, кормятся компартии в странах, где их, кроме как придурками, никто не признает? Займы, кредиты, разовые дотации - все гонорар за верную службу. Курьеры кремлевские так и скачут туда-обратно, развозят "зеленые"... а уж способов отмывки - сотни. Один праздник газеты "Юманите" чего стоит! Сколько собрали на празднике? Парижане, может, и ста тысяч пожалели, а наорут, мол собрали сто миллионов! Проверь. Вспотеешь!
– Сицилийская мафия...
– Ребров отодвинул от себя бумаги.
– Этого я не люблю!..
– поморщился Мастодонт.
– Когда ярлыки клеют... Запуталось все, не распутаешь...
– А вы не боитесь говорить все это?
– Ребров красноречиво обвел глазами стены, имеющие уши.
– Не боюсь!
– Мастодонт хлопнул по столу.
– Штуковина у меня есть отменная, - ткнул в толстый "атташе-кейс".
– И вообще, не боюсь... Мастодонт поднял руку открытой ладонью вверх будто клялся.
– Наше дело не правое, но... мы победим.
– И любезно разъяснил.
– Не правое - факт, но... победим, тоже факт. Слишком много денег - раз, и людей даже за говно не считаем - два. Это сила!
– Мастодонт поднялся, приказал Реброву. Подготовь акты ревизии и прочую требуху - все подмахну. И не копай, тяжелее жить будет.
Вошла Марь Пална, притворно повинилась:
– Задержалась чуть, Тихнстепаныч, магазины...
– О!
– оживился Мастодонт, мне тоже кое-что потребно. Поехали! Устрою знакомство с Парижем! Как я перепахал этот городишко, так врядли кто...
Серостальной "ситроен" медленно многопушечным дредноутом отвалил от входа в Евробанк.
Мадзони и Цулко беседовали в офисе итальянского банкира.
– Жаль, что сеньор Холин так стремительно покинул нас.
– Мадзони вертел никелированную телескопическую указку.
– Надеюсь, это не меняет наших планов?
– Нет...
– Пашка, конечно же, тискал стакан, - но... вместо Холина приедет другой.
– Ну и что?
– Мадзони не хотел преувеличивать возможные трудности. Мы и с ним договоримся? Разве нет?..
В соседней комнате на диване, плечом к плечу, как воробьи на жердочке, смирно устроились два молодых человека - уже других!
– с мотоциклетными шлемами на коленях. Мадзони рассеянно посмотрел на юношей, сокрушенно покачал головой, доверительно сообщил Цулко:
– Ну и женщины в России...
Мадзони, в шелковом пиджаке от Сен-Лорана и с шейным платком Риччи, ироничный и уверенный в себе, проводил Цулко до дверей:
– У вас страсть давать названия сделкам... нашу окрестим "голден вэй - золотой путь"!
– обменялись рукопожатиями. Мадзони, не отрываясь смотрел в спину спускающемуся Цулко, как недавно Холину и напевал излюбленное: "...que sera sera". Итальянец развернулся, вошел в комнату с диваном - оба юноши вскочили, как по команде, прижав шлемы к груди.