Золото красных
Шрифт:
– Говорят: чурки! Чурки?.. Это от зависти. Ох, у некоторых башки работают... У них свои игры... их царьки тоже валюту желают иметь при вылазках во вражий стан...
– Предправления затих, смежил веки.
Ребров лениво перелистывал журнал, полагая, что Черкащенко задремал.
– Зря не слушаешь.
– Не открывая глаз, усовестил Мастодонт.
– Я тебе науку преподнесу... никто не сравнится. Ох, брат, какие экземпляры попадаются... кто на пять ходов вперед рассчитывает - это мелюзга, кто на десять - тоже не шик, кто на двадцать - эти посерьезнее,
– Он богатый человек?
– Ввернул Ребров.
– Дурацкий вопрос!
– Погрустнел Мастодонт.
– Я тоже не бедный, но... он король! Тут другое. Как поется?.. Каждый сам ему приносит... и спасибо говорит. Вот в чем фокус... и спасибо говорит! Отобрать власть - несложно, заставить на блюдечке поднести - это класс.
Вошла стюардесса, предложила воды. Мастодонт покачал головой. Девица в форме вышла. Мастодонт толкнул Реброва локтем в бок. В миг из портфеля явилась бутылка "метаксы". Ребров разлил по рюмкам. Выпили. Мастодонт крякнул:
– Люблю это пойло... Тут ездили корм раздавать грецким, значит, коммунистам, не то Попис, не то Жопис, запамятовал, но ушлый гад... запомнил, и как только на митинге отбубнил марксовый "отче наш", меня за кулисы... Мне, говорит, запало ваше пристрастие к мягким коньякам... Вот, извольте, и ящик "метаксы" преподносит.
– Предправления вздохнул, - за наши же деньги, ясно... но все равно приятно. Такой вот славный парень Жопис, наследник Одиссея и Ахилла... Развращает красное братство.
– Зачем вы меня с собой взяли?
– не утерпел Ребров.
– Приглядеться... все ж на "точку" тебя ставлю... и Азию хочу показать, обомлеешь...
...и действительно, такого Реброву увидеть не удавалось, да вряд ли и удасться. Кортеж для порядка покружил вокруг самаркандских красот, высадил этнографический десант на восточный базар, а далее устремился за город, пробирались среди песков, по пыльным дорогам и... вдруг визг колес въехали в натуральный рай: сочная зелень, фонтаны, столы заваленные горами еды, привольно вышагивают павлины... рассадили гостей, присягнули тостами на верность красным боярам и... покатился пир горой. Вечерело... Азиатские глаза хозяев источали приязнь. В кронах деревьев вспыхнули гирлянды цветных ламп и...
...Ребров протер глаза, выпил стакан минеральной, еще раз приложился к воде, внимательно вгляделся в деревья и...
В гуще крон на толстой ветке примостилась голая малолетка... а дальше еще одна чуть старше и еще... и тут у Реброва, будто прорезался третий глаз. В кронах деревьях, сгрудившихся вокруг изобильных столов густо сидели голые дамы не моложе шестнадцати, не старше двадцати.
Ребров склонился к Мастодонту:
– Тихон
– Ты?.. Как стеклышко! Я даже порадовался... пить умеешь, тож не последнее ремесло в Рассее... А что?
– Бабы голые в ветвях привиделись.
– Шепотом выдохнул Ребров.
– Привиделись!..
– хохотнул Мастодонт.
– Это ж чистая быль - явь... колорит местный... не зря я тебя сюда тащил. Хлопковый вариант марксизма. Впечатляет? А? Расскажи такое в Цюрихе... в дурдом навечно определят...
Ребров поднялся, подошел к дереву, неуверенно погладил бархатную женскую ногу, тихо спросил:
– Ты кто?
– Комсомолка, - еще тише ответила девушка.
– А тебя можно?..
– спьяну ляпнул Ребров.
– Можно...
– еле слышно обнадежила комсомолка, - но только потом... после всего... когда отвисим положенное...
– Это когда же?
– уточнил Ребров.
Комсомолка взглянула на часики - единственное одеяние:
– После полодиннадцатого... только ты не пей сильно...
– А то что?
– показно возмутился Ребров.
– Что... что... сам знаешь что, - и комсомолка захихикала, показывая немалый опыт в общении с мужчинами после половины одиннадцатого...
Ребров вернулся к столу. Мастодонт вроде подремывал, неожиданно открыл один глаз, зыркнул на подчиненного:
– Сговорился?
– и закрыл глаз.
Ребров оседлал скамью, глядя на хозяев, запустил пальцы в блюдо плова, запил зеленым чаем.
Захмелевший азиат из местных князьков изловил павлина, другой сбросил со стола салатницы и корзины с хлебом, освобождая павлину пространство для выгула, пустили птицу по столу, несколько человек откупорили шампанское и стали поливать птичьего вельможу пенными струями.
На чистейшем небе сиял полумесяц. К Мастодонту приблизился невероятной толщины человек, не менее чем с дюжиной подбородков:
– Какие люди!
– пьяно заголосил толстяк.
Мастодонт открыл глаза. Толстяк нагнулся и совершенно трезво, даже чуть с обидой поинтересовался:
– Все в порядке?
– На двух счетах... и остаток на руки прямо в посольстве.
– Спасибо, дорогой!
– подбородки толстяка задрожали, телеса заходили ходуном, из глаз-маслин выплеснулся восторг...
Толстяк отошел на шаг-другой, присел и залюбовался молодым гепардом на цепи, грациозно выхаживающим вокруг кряжистого в основании и расщепляющегося выше на три ствола дерева.
Политый шампанским павлин подурнел, публика утратила интерес к сморщившемуся, сразу потерявшему величие, представителю пернатых.
Мастодонт поднялся, приблизился к облицованному мрамором бассейну ладони в три глубиной: в прозрачной воде шевелили плавниками крапчатые форелины. В центре бассейна журчал фонтан, серебряный свет, будто только что выкованного серпика луны, радужно преломлялся в ледяных струях.
Подошел Ребров, замер рядом с начальником. Мастодонт следил за шевелением плавников рыбы, не оборачиваясь обронил: