Золото красных

Черняк Виктор

– Спятил после поломок... факт!
– Пашка обрушился в кресло, хлопнул ладонями по мягким подлокотникам. Опорожнил дежурный стакан и - не отпрашиваясь, отношения накалились - рванул в аэропорт. Цулко встречал Седого и Мозгляка, не афишируя приезд "скромной" пары.

На следующий вечер Седой и Мозгляк в машине наблюдали за Ребровым.

– Теперь его трогать нельзя... мину под нас подвел, бомбу замедленного действия. Пашка, сволочь, только вчера вечером изволил доложить. Зря летели, твою мать! Я такую штуковину приволок.
– Седой

вынул коробочку, не больше, чем футляр для карт, сквозь прозрачную крышку серел небольшой шприц.
– Последняя разработка... секунда и конец... никакие пробы, никакие анализы...

Мозгляк тоскливо взирал на улицы Цюриха, на людей, на витрины и промытые авто.

– Ты что?..
– Ухватил настроение напарника Седой.
– Смотри у меня... не разлагаться!
– И рассмеялся.

Седой, подкидывая коробочку со шприцем, сетовал:

– Впустую сгоняли... мог бы пару кофров прихватить... не врубился.

Мозгляк повернул зажигание, машина еще долго катила за размеренно бегущим Ребровым, пока бегун не свернул в сквер.

Седой полез в бардачек, упрятал коробочку:

– Итальянцы! Мафия!.. Ничего толком сделать не могут, дураки... вон их клиент шурует... как лось...

Седой вынул пепельницу, сплюнул:

– Гнать таких, как Пашка, в шею. Ребров полофиса выкрал, а этот, сукин сын, только вчера заметил... Чую, Ребров подставился, нарочно, а то б Пашка до сих пор дремал за стаканом... Ребров нас оповестил. Хитер!

Седой устроился в кресле напротив Черкащенко. Мастодонт слушал, не перебивая, только пару раз сунул валидол в капсулах под язык, да выплюнул в корзину желатиновые облатки.

– ...надо срочно отозвать!
– Седой держал на коленях неизменный кофр.
– Герман Сергеевич того же мнения, то есть...
– Седой поправился, - это его мнение, и я придерживаюсь того же...

Мастодонт не сопротивлялся, буркнул:

– Конечно...

– У него взрывные бумаги, - вздохнул Седой.
– Ну, это наша забота, у нас генералы пай-мальчиками становятся. Как же вы, Тихон Степанович, с вашим опытом и... такую промашку...

– Не знаю...
– предправления простодушно помотал головой, поднял трубку, устало приказал:

– Отозвать!.. Чтоб первым рейсом в Москву.
– И, впадая в раж, становясь неизвестно зачем в позу, выкрикнул.
– Достаточно?

– Вполне!
– Уверил Седой. На конфликт не пошел. Попрощался. Прошел мимо Марь Палны. Остановился.
– Давно не баловали, Марь Пална? Никак, роман в разгаре? Рад, что невольно приложил руку к вашему счастью номер... ну, ну молчу. Однако, дружба дружбой, а служба... вздохнул.

Марь Пална поднялась, строгая, вовсе не склонная к игривости:

– Я скоро явлюсь к вам с важным сообщением...

– Может дело не терпит отлагательств? Тогда сейчас...

– Терпит.
– Марь Пална увидела, как за спиной Седого открылась дверь и выплыл разъяренный лик Мастодонта.

Седой, почуяв опасность, обернулся, шутовски замахал руками, по-бабьи всполошился:

–

Ухожу, ухожу!..
– Исчез мгновенно.

Мастодонт в сердцах шваркнул дверью.

Холин сидел в кресле перед предправления: каялся, молил, клял судьбу, обещал, признавался, уверял и... снова каялся, давно свои, не покаешься... в усладу начальству, не согрешишь... на пользу себе.

– После гибели жены...
– Холин уловил недовольство Мастодонта, примолк, будто захлебнулся.

– Ты сколько там просидел? Пять лет.
– Сам себе ответил Мастодонт, и у нас тут никакой головной боли. Разве что Чугунова вы с Пашкой...

– Что?
– Встрепенулся Холин.

– Что! Что!
– передразнил Мастодонт.
– Приняли, видать, хреново, если он врезал. Человек, между прочим, крепкий. Ну да это дело прошлое. Ты хоть бестия продувная, но управляем... опять же комитет за тебя горой... только вчера принимал ходатая. Чем ты им там угодил? Стучишь охотно? Так все не зевают. Эка невидаль!

– Что вы...
– пытался изобразить недоумение Холин.
– Что вы...

– Будет целку-невидимку ломать. Стар я, давно живу... вашего брата насквозь вижу, до шестого знака после запятой могу сказать, сколько украл у государства и на каких счетах упрятал.
– Выдохнул.
– Только я-то в обвинители не гожусь, сам шестерил, отмывал, перебрасывал со счета на счет, прятал концы... распылял денежки партфунков на тысячи и тысячи различных счетов, пойди найди... Ты-то понимаешь... Сколько раз стремительно росли масштабы операций, а значит, и накачка депозитов прикрытие для наспех состряпанной отчетности... Есть в нашем великом и могучем подходящее определение... Фуфло! Лучше не скажешь...

Холин вздохнул. Мастодонт разжевал валидол и... закурил, перехватил взгляд Холина, объяснил:

– Ухожу я... все... отставка... сил нет...
– и начал сползать в кресле.

Реброва встречали в аэропорту, дали пройти паспортный контроль, помучали отстоем в очереди к таможеникам, а могли бы взять у трапа... не спешили, куда спешить? Наши кругом...

Подошли двое - Мозгляк и еще один с перебитым носом - под руки, как ожидал Ребров, не взяли, зашагали рядом, сообщив:

– Вас ждет машина!

– Я арестован?..

Растерялись, не привыкли к разговорчивым жертвам, не привыкли к вопросам в свой адрес.

– Ну что вы...
– заблестели нос и лоб, зашевелились губы Мозгляка, просто поговорить по душам... вы же наш человек...

– Тогда может я сам доберусь до дома, а завтра поговорим?

– Вас ждет машина, - как заводной долдонил напарник Мозгляка, вытирая украдкой каплю, набухающую под носом.

Ехали долго: противотанковые ежи на въезде в город, ресторан "Союз", Речной вокзал, безобразный грязно-зеленый "Лебедь", развилка, нырок под землю... дальше ушли к "Правде"... Только когда задрожав корпусом, "Волга" въехала на трамвайные пути Красноказарменной, Ребров сообразил: