Золото красных

Черняк Виктор

Грубинский отпил чай, предложил Реброву:

– Не хотите?

– Спасибо!
– Отказался подследственный.

– Вчера, - сообщил Грубинский, - был в Вахтангова на "Турандот"... отпихнул лимон ложкой, сделал глоток, - не то... вот в шестидесятых, помню... или моложе был, острее восприятие...

Ребров молчал. Перед Грубинским лежали бумаги - результаты допросов вчерашних, позавчерашних, недельной и месячной давности.

– Мы уже четыре месяца с вами работаем?
– Уточнил Грубинский, точно зная день и час задержания Реброва.
– Отчего вы не хотите

сказать, где документы?..

Ребров не скрывал:

– Это единственная гарантия, пусть слабая, моей безопасности...

– Весьма слабая...
– Грустно улыбнулся Грубинский, прихлопнул бумаги ладонью.
– Не для протокола... Воруют?

– Еще как...
– Подтвердил Ребров.

Грубинский пригубил чай:

– По вашим оценкам, сколько партийной валюты за рубежом... сотни тысяч? миллионы?

Ребров смотрел сквозь зарешеченное окно, прислушивался к трамвайным перезвонам:

– Сотни миллиардов!

– Да бросьте!
– Грубинский оторвался от чая.
– Не поверю... нет, ерунда какая-то... конечно, есть нечистоплотные партработники... один, другой... украдут сотню тысяч, но чтоб, как вы утверждаете...

– Я не утверждаю, - поправил Ребров, - вы спросили, я предположил...

– Верно, верно...
– охотно согласился Грубинский, потянул на себя листок из стопки.
– Фамилия вашей матери Ястржембская?

– Я уже говорил.
– Подтвердил Ребров.

– Полька...
– подполковни задумался.
– Я сам вот тоже не без польских кровей... с поляками круто взяли одно время, да и не только с ними... Ваша мать сидела...
– Полуспросил, полупотвердил Грубинский.
– Все отворачивались от таких... А ваш отец не отвернулся...
– Грубинский замолчал.

– Ребров, фамилия вашего отца?

Подследственный кивнул.

– Он и мать давно развелись?

– Давно, - подтвердил Ребров, - мне стукнуло восемнадцать, я хорошо отношусь к отцу... несмотря на его новую семью, на детей... он никогда не повышал голос... любил меня... сколько себя помню, не поднимал на меня руки...

– Естественно... не поднимал руки...
– Грубинский постучал ложечкой по стакану.
– Ребров же не ваш отец, наказывать чужого... не каждый способен...

– Что?
– Ребров вскочил, перевернув стул, перед глазами поплыло, решетка на окне стала изгибаться, задрожала, как горизонт в мареве жаркого дня и побежала складками, будто крупноячеистая сеть.

– А вы не знали?
– Грубинский паузой, потупленными глазами выразил сожаление.
– Вот видите... Ребров усыновил вас в полтора года...

– Значит, он и есть отец, - выдохнул подследственный.

– Так-то оно так...
– мудро заключил подполковник, - но есть и настоящий отец... чтоб там ни было, узнай я такое о себе, непременно б умолял... скажите кто отец?

– Кто отец?
– Повторил Ребров и поразился сухости во рту, непослушанию языка.

– Интересно?
– Повеселел Грубинский.
– А когда узнаете... У-ух! Нет, не буду раньше времени. Давайте заключим договор. Мы вам фамилию настоящего отца... вы нам документы... и разойдемся по-хорошему... суд вам вынесет символическое наказание... с учетом предварительного

заключения на свободу прямо из зала суда... живите - наслаждайтесь...

– Нет.
– Отрубил Ребров.

– Зря.
– Грубинский налил в стакан заварку из гжельского заварного пузанчика пальца на четыре, сверху огулял струей крутого кипятка, перочинным ножиком отрезал ломтик лимона, опустил в чай, туда же перстами, три куска рафинада из коробки:

– С сахаром перебои... беда!.. не могу без сахара... мозги не работают, тяжело, работа умственная...
– рассмеялся, - небось клянете меня?.. вот, мол, дурак, сам про свою работу заявляет - умственная! Чего ж умственного?.. Хлестать чай с утра до ночи и ворошить протоколы...

Грубинский отпил чай, фыркнул - горячо, неожиданно поинтересовался:

– Вы давно в Вахтангова были?

– А что?
– С трудом разжал потрескавшиеся губы Ребров.

– Да нет, ничего...
– нотки извинения прозвучали в голосе подполковника: простите, мол, покорнейше, отрываю не ко времени, от созерцания решетки на окне.
– Зря, эх, зря...
– бормотнул Грубинский и хитро прищурился.
– А хотите, скажу про отца?.. За так... по дружбе... Огляделся, скользнул к входной двери, приоткрыл, шуганул охранника, чтоб не дремал, дернулся, сел, отпил глоток, будто призывая на помощь все отпущенное мужество, выдохнул шепотом:

– Каганович!

В комнате повисла тишина.

Ребров с трудом унимал дрожь в пальцах, смирял желание выплеснуть остатки чая в лицо через стол.

– Пошутил... неудачно...
– признал Грубинский, - хотел, сказать, что сам отец народов... потом вспомнил, ко времени вашего рождения у него уж не фурчало, поди, лет десять как, а может больше... кстати...
– оживился подполковник.
– Вы-то как переносите вынужденное воздержание?..

Ребров молчал, в сотый раз пересчитывая число квадратов в решетке по вертикали и по горизонтали, и перемножая их.

– Извините, что вторгаюсь в интимную сферу... но у нас есть данные, что вы весьма активны в смысле... ну сами понимаете...

– Чьи данные?
– Ребров спросил только, чтобы унять дрожь и подавить искушение мордобоя.

– Тут секрета нет, не то, что с вашим настоящим отцом.
– Грубинский нырнул под стол, Ребров думал, к одному из нижних ящиков, чтоб извлечь подтверждающую его половые свойства бумагу, но подполковник пояснил: Носки без резинок стали продавать! Сползают... Куда мы катимся?.. чьи, говорите, данные? Мадам Шестопаловой... Почему фамилию против всех правил назвал? Это не данные... так, бабьи сплетни. Не каждая блядь агент, поверьте агентов меньше.

– Есть что-нибудь на свете, чего вы не знаете?
– Ребров, как раз скользил глазами по середине решетки.

– Нет, - простодушно, и упиваясь откровенностью, ответил подполковник.

Поворошил бумаги, поохал, покряхтел, выплеснул остатки заварки в пластиковую урну:

– Подумайте... договоренности мы соблюдаем свято... кого угодно спросите, хоть вашего сокамерника Сеньку... мы вам родного отца, вы нам документы...
– Нажал вызывную кнопку. Вошел охранник.
– Всего доброго! Напутствовал подполковник.