Золото Монтесумы
Шрифт:
— Почему же вы всем лгали?
— Потому что мертвый человек не опасен для своей семьи. Дружки Марко собирались нагрянуть к Иоланде, чтобы я отведал своего собственного самогона, как говорим мы в джунглях. А дальше на очереди была бы ты. Я и подумал, что если им станет известно о моей смерти, они успокоятся.
— И вы ошиблись, Томас.
И опять его лицо почти утратило выражение, свойственное лихому олмекскому парню.
— Я знаю. Все оказалось напрасным. Причем из-за этого сынка Морено, Марко! Здесь, в Европе, он был тихим и мирным алкоголиком, пока не узнал
— Под видом Сото-Релады…
— Верно. Я появился в образе скупщика краденого и подбросил ему письмо Медичи, которое я разыскивал четырнадцать лет. Это я рассказал ему о тебе и о твоем уме и сообразительности. О том, что ты сможешь помочь ему найти золото и вообще весьма пригодишься, однако предупредил, что если он тронет кого-нибудь из твоих родственников, то ты и пальцем не шевельнешь.
— Но вы хотели, чтобы я узнала о вас, и поэтому составили эту анаграмму.
— И подбросил тебе еще сотню наводок, когда мы во Флоренции говорили по мобильнику, — а это было непросто, скажу я тебе. Потому что мне приходилось все время следить за этими дебилами, приятелями Марко, и носиться между всеми вами, как шарик от пинг-понга, заметая след.
Я еле сдерживала свое негодование.
— Лучше бы мне не слышать всего этого!
— Погоди, успокойся! Я хочу предупредить тебя. Ты должна держаться подальше от Марко. Прямо начиная с сегодняшнего дня. И не подпускай его к Иоланде и к своему дружку. Он и без того выглядит так, будто его выдернули из могилы. Но о причинах я сейчас говорить не хочу, просто я знаю, что это создаст для вас проблемы. А у тебя есть дела поважнее.
— Марко. Он наверняка сейчас едет за нами.
— Верно, и для меня это отнюдь не секрет. — Томас обернулся и усмехнулся. — Он там, в пятом вагоне. Я все время присматриваю за ним отсюда. — Я посмотрела на стеклянную раздвижную дверь, отделявшую вагоны друг от друга. — Потому что он невменяемый. Поняла? Насколько я могу судить, в отношении его ты вела себя как настоящая женщина, он вскружил тебе голову, и ты подумала, что не такой уж он плохой, верно? Нет, Лола, ему ничего не стоит убрать тебя. Хотя сейчас он и выглядит таким несчастным и жалким щенком, совершенно одиноким и все такое. Не давай себя провести.
— Благодарю, у меня есть свое собственное мнение.
— Я говорю серьезно — будь осторожна. Я наблюдаю за ним. Этому парню уже невозможно помочь. Он впал в глубокую депрессию и два дня назад пытался покончить с собой. Мне эти признаки хорошо знакомы. Но к сожалению, он этого не сделал.
— Господи!
— Мужчины из семейки Морено недолго сохраняют свою любезность и обходительность. Вскоре, как только игра развернется вовсю,
— Но почему вы оказались в поезде?
— Потому что хочу быть уверенным в том, что ты нашла это золото и при этом осталась живой и невредимой. — Его лицо приняло выражение озабоченности. — Иначе говоря: я очень любопытный. Мне хотелось узнать, как ты справилась с этой игрой. Хотелось самому это видеть.
— Что видеть?
— Правда ли то, что сказала о тебе Хуана.
— А что она сказала?
Он пристально вглядывался в меня.
— Что ты — моя дочь.
При слове «дочь» я ощутила необыкновенное смятение.
— Вы считаете, что мама вас обманула? — с надеждой спросила я.
— Нет, конечно, нет! Я хотел сказать, что ты и в самом деле пошла в меня. То есть что ты яблочко, недалеко упавшее от яблони. Думаешь, у меня не было любовных историй с женщинами, бегавшими за мной со своими отпрысками и требовавшими, чтобы я признал в них своих детей? Черт побери! Некогда мне было с ними возиться, да и по характеру я не такой деликатный и вежливый, как городской дружок Хуаны, что вырастил тебя. Только не думай, я вовсе не хочу его обидеть. Потому что такой парень, как я… Черт! Словом, какой из меня отец! Как видишь, я не способен быть нежным папулей. Лучше бы мы с Хуаной никогда не встречались.
— Я про вас многое знаю, — сказала я. — И про ваши испытания — мне рассказывала про них Иоланда. Когда ей было двенадцать, в джунглях…
— А думаешь, почему она стала такой смелой и выносливой? Только такая женщина и может выжить на этой смердящей свалке, какой стала наша планета.
Поняв, что эта тема уведет нас в нежелательном направлении, я заговорила о другом:
— Говорят… Я читала, что вы… что де ла Роса умер здесь, в Венеции. Свидетельство о смерти выглядит достаточно убедительно.
Томас только улыбнулся:
— Я понимаю, что мне не следовало бы показываться. Так было бы лучше для Ио, да и для всех остальных. И можно было, слывя мертвым, спокойно присматривать издали за Иоландой, как это и делают покойники. И как же мне было хорошо без этих назойливых женщин! Но беда в том, что у всех наших родственников одна и та же проблема. Уж слишком они все любознательные да неуемные, вечно суют свой нос туда, куда не следует. Хотя ты наверняка уже слышала об этом. Твоя мать, должно быть, рассказывала тебе о семье…
Я промолчала, но мое лицо выдавало меня.
— А может, и нет. Скорее всего она не говорила об этом, жалея старину Мануэля. Очень хороший человек. Но все-таки жалко, что ты ничего не знаешь о своих предках. Тогда ты поняла бы, почему ты такая… такая странная.
Я затаила дыхание.
— Что вы хотите сказать?
— Что я хочу сказать? Посмотри-ка на себя. Ты же до мозга костей настоящая де ла Роса. Даже когда ты злишься, кричишь и фыркаешь, дорогая. Если хочешь, я расскажу тебе кое-что о нас. Покажу тебе, откуда у тебя такая натура. Что еще ты унаследовала помимо этого письма. Хочешь, малыш?