Золото Неаполя: Рассказы
Шрифт:
Инженер закуривает сигарету, разглядывает малыша, который спит в коляске (Z сам был таким же избалованным ребенком богатых родителей приблизительно в двадцатых годах), и смотрит на сказочный зонтик из шаров, который раскачивается и трепещет в воздухе. Неаполитанский продавец — самый любезный, общительный и сердечный человек, каким бы товаром он ни торговал, сладким или горьким. Имбастаро впивается глазами в инженера, берет под козырек, улыбается, показывает на свою лепешку и от всей души предлагает:
— Не желаете ли отведать? Не стесняйтесь… окажите мне честь.
— Спасибо, приятного аппетита, — доброжелательно
Дон Винченцо подходит к нему. Шары, привязанные старой веревкой к его правому предплечью, раскачиваются над автомобилем, расцвечивая все вокруг приятными и наивными красками, которые располагают к доверительности.
— Ваша светлость, ну чем вам не пасха? Какое ясное небо! Господи Иисусе, три дня подряд лил дождь, а сегодня на рассвете, я чувствую, что-то произошло, постепенно начинаю ощущать на подушке какую-то весточку; я выглядываю на улицу и вижу картину семи чудес света. Дай бог вам здоровья, ваша светлость, не желаете ли что-нибудь купить? Шарик — дирижабль? Шарик — чепец акушерки? Шарик — череп шута? Вы только прикажите, и Винченцо Имбастаро тотчас же все исполнит.
— Винченци, не беспокойся, у меня, к сожалению, нет детей. Ты куришь?
— Какая жалость. Господи, да у вас «Кэмел»! Очень вам признателен. Как это говорится? Красив да умен — все в нем. Вы позволите? Я считаю, что своя семья, истинная родная семья нужна каждому человеку. Жена — это святое дело. Почему вы, ваша светлость, лишаете себя этого? Без жены счастливому нет полного счастья, а несчастный никогда не узнает, что он потерял. Я не прав, ваша светлость?
— Нет, нет. Ты меня насмешил, но ты прав. Молодец, Имбастаро. А кроме того, у меня есть жена…
— Я хотел было сказать… Такой человек, как вы… Примите мои наилучшие пожелания, ваша светлость… и… и…
Дон Винченцо, видно, что-то прикидывает в уме, пытаясь взвесить богатство и положение собеседника, и говорит:
— Извините мне мою назойливость. Вы, конечно, вхожи в круги, которые ведают военными пенсиями. Вероятно, одно ваше слово, замолвленное в Риме… Знаете ли… Святая Мария дель Кармине!
Эта внезапная перемена тона более чем оправдана. Какой-то мальчишка, ученик кузнеца, который держит на плече острую железяку, обернулся на проходившую мимо блондинку, угодил железякой прямо в веревку с шарами и перерезал ее.
Шары подпрыгнули и плавно поплыли в сторону Ривьеры-ди-Кьяйя. Имбастаро издал нечеловеческий вопль и бросился к Вилле Комунале: именно над ней пролетал его товар.
— Я тебе набью морду! — кричит инженер Z убегающему мальчишке.
Шары, которые еще не совсем оправились от ночного воздуха нижнего этажа дона Винченцо, медленно парят в небе, подгоняемые морским бризом и огибая ветви высоких дубов.
— Плюнь на них, Имбастаро, я тебе возмещу убытки, — кричит инженер.
Но дон Винченцо бежит, охваченный отчаянием, ничего не слышит, не понимает, и если у него не прорежутся крылья, то он умрет с молитвой и проклятьем на устах.
— Бедняга! — вздыхает Z.
Нелепо и противоестественно, что сегодня произошла беда именно с таким человеком, который воплощает в себе все признаки весны. Увы! Инженер покачивает головой и включает мотор. Черт возьми, ведь надо ехать на фабрику! Но у него из ума не идет выражение лица дона Винченцо, перекошенное от ужаса в тот миг, когда перерезали веревку с шарами. К дьяволу Кампи Флегреи! Z не хочет бросать несчастного Имбастаро в такую минуту, всего несколько тысяч
— Я тебе сказал и повторяю, — ледяным тоном заявляет он, — туда нельзя. Четверть часа назад синьор граф приказал мне его не беспокоить. Понял? Никого не пускать — ни поставщиков, ни визитеров. Тебе ясно? Проваливай отсюда!
— Дон Клеме, уберите руки и отойдите с дороги! — кричит в ярости Имбастаро. — Я хочу забрать свое. Разве это беспокойство? Шары мои! Этим я зарабатываю себе на жизнь.
— Да? А я зарабатываю тем, что исполняю приказания синьора графа, хозяина этого палаццо. В последний раз говорю тебе, Винченци: убирайся подобру-поздорову!
— Нет. Я кормлю своих пятерых детей, пятерых отпрысков. Пропустите меня! Никто не собирается беспокоить вашего хозяина. Я только протяну руку на балкон и все. Дон Клеме, умоляю вас!
— Кончай это! Ты нарываешься на скандал?
Тут надо было вмешаться. Взволнованный инженер Z выскочил из машины.
— Прекратите! Что это за манеры? Продавец шаров прав. К чему весь этот пыл? Зачем зря тратить время? Люди мы или нет? Вы боитесь? Не беспокойтесь, всю ответственность я беру на себя. Я его провожу, понятно? И не путайтесь под ногами.
Имбастаро уже на втором этаже. Z следует за ним. Швейцар сдается, он надавал бы оплеух Винченцо, но гордый вид и уверенность инженера сбили его с толку. Он даже забыл предупредить графа по телефону.
Имбастаро с силой жмет кнопку звонка единственной квартиры на пятом этаже. Мертвая тишина. А какой запах глицинии, мимозы и лилий исходит от этой немой квартиры, в которой, вероятно, разместили целый сад. Тогда дон Винченцо начинает стучать кулаком в дверь.
— Откройте сейчас же, — ревет он.
Приглушенный мужской голос, в котором звучат гневные нотки, из-за двери отвечает:
— Не мешайте. Обращайтесь к швейцару.
Инженер Z догоняет Имбастаро, когда тот уже кидается на дверь. Продавец шаров уже ничего не соображает, скрежещет зубами, брызжет слюной и рычит, что все люди бессердечны, что любой, кто бы он ни был, не заслуживает уважения в этом грязном мире. Инженер просит его успокоиться:
— Винченцино, ради бога утихомирься, я сам скажу графу, в чем дело.
В эту минуту дверь распахнулась, и на пороге появилась молодая красивая женщина. Она вскрикивает. Выходит сам граф в халате, он поддерживает женщину под руку. Путь свободен, дон Винченцо врывается в квартиру. Инженеру показалось, что он там шипит: «Ах вы канальи!», затем раздаются пистолетные выстрелы. Он наугад находит нужную комнату, подбегает к застекленной двери и распахивает ее. Мамочка моя! Как только он выскочил на балкон, порыв ветра подхватил шары и кинул их в пустоту. Понапрасну ты плачешь, Имбастаро, эти шары уже никуда не годятся.