Золото острова Аскольд

Кураленя Константин

– Не знаю, ведомо ли об этом полиции, но недавно на Миллионке была небольшая перестрелка, – начала женщина.

– Интересно! – не удержался Алексей. О перестрелке он знал, и уже как-то пытался примерить её к делу Вишняка.

– Значит, неизвестно, – констатировала итальянка. – Между собой столкнулись местная банда русских и китайская триада.

– И с чего бы это? И откуда у нас здесь триада? – Алексей был немного обескуражен и возмущён. – Так мелкие шайки хунхузов.

– Это уже вам решать, господин ротмистр. Знаю только,

что из Маньчжурии прибыли один из генералов триады и генерал хунхузов, – поджала губки Эмма. – Но самое интересное, что всё это как-то связано с убийством Вишняка.

– А как звать генерала, не Чжан случаем? – спросил Алексей.

– Чего не ведаю, Алексей Владимирович, того не ведаю, – пожала плечами итальянка.

– А давайте-ка отужинаем местной кухни, очаровательная сеньорита, – Алексей вовремя погасил назревающее недовольство женщины за мало уделяемое внимание к её персоне.

– Наконец-то, – улыбнулась та. – Я уже совсем плутаю в сомнениях, удастся ли мне попробовать отбивную горячей.

– Удастся моя несравненная Эммануэль Милосская, – заверил он её. – И даже позволю себе заметить, что всё это вы запьёте прекрасным вином из крымских виноградников.

– Вы перестали быть букой, милый ротмистр, и стали настоящим кавалером, – заметила произошедшие в нём перемены итальянка. – Но, готова с вами поспорять, что вино из солнечной Италия гораздо лучше.

– Да нет же! Может быть, кто-то и заключил бы пари, а я не стану, – поднял вверх руки ротмистр. – Конечно же, в Италии солнце совершенно другое.

– Хитрец, – погрозила пальчиком Эммануэль. – Вы есть меня обманывать за многоличием русский язык. Больше всего меня умилять ваш извечный ответ – «да, нет». После него я вообще ничего не понимать.

Ответить на её высказывание ротмистр не успел.

Глава 5.

24 марта 1652 года. Ачанский городок

– К оружию, браты! – истошный крик полуодетого растрёпанного мужика поднял на ноги мирно посапывающих под овчинными тулупами и в спальных мешках людей.

Алёшка Иванов, сын есаула из служилых казаков Иванова Андрейки, выскочил в холод выстывающей от предрассветного мороза избы, и запрыгал на одной ноге. Ссохшийся за ночь у огня сапог не желал натягиваться на портянку.

– Не скачи кочетом, на босу ногу вдевай! – крикнул ему вислоусый казак Евсей. – Не вымёрзнешь поди! Щас все упаримси!

«А и правда, – мандражируя в горячечном угаре от предстоящей драки, подумал Алёшка. – Щас не замёрзнешь».

Схватив нагольный полушубок и саблю, он метнулся к двери.

– Пищалю возьми! – остановил его голос казака.

– Ватажников срубали нехристи! – услышал Алёшка чей-то голос, вывалившись за приступок.

Рой стрел из-за частокола заставил его нырнуть за угол избы, и вспомнить, что бронь осталась на полатях.

– К засадам, к засадам! – услышал он крик своего отца и кувырком перекинулся под забор.

– Батя

твойный тревогу поднял, – задышал ему в ухо вездесущий Евсей. – Десятник Голощёп с Панасом Соколом за водой с утра сподобился. А тута богдойцы нагрянули. И Голощёпа, и Панаса срубали вчистую. Ни один до изгороди не добёг.

Алёшка осторожно выглянул в узкую бойницу и тут же выставил пищаль. Выстрелил не целясь. Целится-то было и незачем, пали, не промахнёшься. К изгороди подкатывала сплошная стена осаждающих. Сильная отдача в плечо привела разум к холодной оценки событий. Мандраж закончился.

– Пали, робяты! – раздался зычный голос Ерофея Павловича. – Не боись, сдюжим!

Но уже и без его команды, приникнув к бойницам, палил по нехристям ватажный люд. Много их пришло, слишком много. И пёрли они на пищали, словно бессмертные. А отступать ватажникам было некуда. Совсем одни на тысячи километров вокруг были казаки на берегу Амура-реки.

«Вот и жалкуй теперь, что не успели прошлой осенью толком крепостные стены обустроить. Поленились мужики, да и морозы ударили. Только-то сил и стало, что стены трёхметровые из лиственничных стволов вокруг изб ночлежных в землю вбить да скрепить их кое-как», – думал Хабаров, глядя на то, как под давлением толпы раскачивается изгородь.

И ещё думал: правильно, что походную часовню со струга «Спасского» перенесли в крепостицу. Ужо помолются казаки Спасу и Пречистой Владычице нашей Богородице и угоднику Христову Николе Чудотворцу, ибо живот свой сложить предстоит служивым людям и вольным казакам за веру крещёную.

Но нет, выдержали стены, не порушились на защитников, а со всех сторон послышались крики:

– Постоим, браты за дом Спаса и Пречистые и Николы Чудотворца!

– Порадеем, казаки, Государю нашему Алексею Михайловичу и живыми богдойским людям не дадимся!

И выстояли побратимы первый натиск богдойцев некрещёных с именем Господа на устах.

– От дальнего намёта рубят поганые загородь, Ярохфей! – доложился есаул Иванов.

– Бери своих казачков, и к порубу, – приказал Хабаров, но на мгновенье задумавшись, воскликнул. – Погодь!

Хабаров молчал, а Андрейка нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

– Нет, Андрейка, не треба твоих казаков, нехай рублют нехристи. А супротив поруба мы поставим большую пушку. Клич пушкарей! Раз пищали их не пужают, нехай пушчонку спробуют.

– Ото дело затеял Ярохвей Павлов, – разгадав задумку атамана, довольно ухмыльнулся есаул. – Зараз всех скопом туточки и похороним.

Со стороны Адзи-хурень (гора в районе Нижнетамбовское – Халбы) натянуло низкие облака. Выглянувшее было солнце, спряталось за их неприветливой хмуростью. Утро захмарилось пасмурной поволокой. Дополнили неприветливый пейзаж пороховые выхлопы из пищальных стволов. Дым стоял сплошной стеной вдоль всей загороди.

Глядя на тучи, Алёшка вспомнил сказку, которую ему рассказала Айсинь.