Золото собирается крупицами
Шрифт:
Мальчик слез с корзины и, перевернув ее, выправил погнувшееся дно; почти тотчас во двор вышла Мугуйя. Несмотря на то что в небе не было ни единого облачка и день обещал быть солнечным, она была тепло одета, большой живот ее тяжело выпирал из-под платья, оттопыривая снизу камзол, и никак не вязался с ее маленькой, хрупкой фигуркой; бледное, без кровинки, лицо, казалось, было сделано из белого камня. Медленно, как бы ничего не видя, она обвела усталыми глазами двор, потупилась и застыла, сложив руки на животе, — покорная, равнодушная.
Не
— Ну, чего торчите как вкопанные? Залезай те быстро!
Хаким ушел в дом, а Мугуйя, подталкивая Аптрахима, подошла к телеге. Загит подсадил братишку и поставил к нему на колени большой самовар, бока которого еще вчера Гамиля до блеска надраила речным песком. Аптрахим прижал самовар к груди, повернул его так, чтобы не была видна дырка на месте крана, и, полный сознания своей важности, сердито засопел. Загит устроил на узлах Гамилю, помог мачехе сесть поудобней и пристроился сам на край телеги. Вдруг кто-то тихо окликнул его с дороги. Мальчик обернулся — во двор, прихрамывая, входил Гайзулла.
— Ну что, не отпускает? — шепотом спросил он.
Мальчик покачал головой.
— Слушай, ты скажи ему, что я богатое место знаю, — торопливо зашептал Гайзулла, — половину ему отдадим, если тебя отпустит… Что там с тебя толку? А здесь, пока нет никого, знаешь какое богатство огрести можно?
— Я уже говорил… — огорченно ответил Загит. — И слушать ничего не хочет, говорит, обычай дедов…
— Попроси еще раз! — голос Гайзуллы за дрожал. — Может, согласится, если узнает, что я такое место нашел?..
— Боюсь, еще вчера поколотить обещался, — сказал Загит, искоса поглядывая на дверь.
— Давай я попрошу, — предложил Гайзулла, — может, меня послушает?
— Не надо, еще хуже будет! —Загит махнул рукой.
— Да что ты с ним разговариваешь, с головотяпом! — вмешался шныряющий по двору Султангали и звонко плюнул сквозь зубы. — Разве не видишь, у него от страха уже обе штанины полны!
Загит сделал вид, что не слышит брата, а Гайзулла, обернувшись к нему, насмешливо и язвительно прищурился:
— Ну, а ты, герой? Покамест сух еще?
— Ха! — хвастливо выпятил грудь Султангали. — Я сам по себе, надо мной кнута нету! За хочу— останусь, а захочу — поеду… Знаешь, почему я домой вернулся? Потому что отец меня умолял, сам ко мне пришел, шапку снял, донял? Э, меня еще не тому Нигматулла-агай научил! Главное — во! — Султангали выставил вперед худую руку с крепко сжатым кулаком. — А если этого нету, то язык еще главней! А у этого болвана и тупицы, которого моим старшим братцем зовут, ни того ни другого нету — вот он и трусит, хуже зайца! —
— Ну и брат у тебя растет… — покачал головой. Гайзулла. — Если б мой был, столько оплеух от меня получил бы, что вообще язык бы проглотил, не то что так разговаривать!..
Тем временем Хаким снес в подвал остававшиеся в доме вещи, забил окна, большими толстыми гвоздями заколотил дверь и, присев на лежащий посреди двора сосновый чурбак, стал читать молитву. Мальчики замолкли, Мугуйя не подвижными глазами уставилась на мужа, только Гамиля вертелась между узлами, стараясь уст роиться поудобнее.
— Она теперь всегда так? — шепнул Гайзулла, показав на Мугуйю.
— Да, как Фарзану похоронили, словно деревянная стала, может, после родов пройдет, так старухи говорят, — тихо ответил Загит.
Хаким встал, внимательно оглядел дом и двор, провел зачем-то ладонью по дверному косяку и, неторопливо подойдя к телеге, ловко, одним движением уселся спереди и взял в руки вожжи.
— Открывайте ворота! — сердито крикнул он — Стали как истуканы! И зачем только аллах позволил вам ходить по земле?
Мальчики быстро убрали поперечные жерди, поставленные вместо ворот, и отскочили в сторону.
Взмахивая головой и шлепая грязным жестким хвостом по облепленным мухами бокам, лошадь не спеша тронулась с места. Мальчики снова водрузили жерди на место и пошли следом
— Провожу вас до Казумтау, — сказал Гайзулла.
Он упрямо мотнул головой, от чего черный чуб его взлетел и тут же снова повис надо лбом, закрывая левый глаз. На душе у него было скверно — до последнего мгновения мальчик надеялся, что Загит останется с ним, и теперь горький шершавый комок подкатывался к горлу
— Может, попросить все-таки? Ну, что тебе там делать? А покамест мы здесь столько про мыли бы…
— Не проси, — вздохнул Загит, — не отпустит все равно, только закричит…
Гайзулла снова тряхнул чубом и, стараясь не показать, как тяжело ему расставаться с другом, сказал с наигранной веселостью:
— Да, правду говорят — нужда скачет, нужда пляшет, нужда песенки поет! Был бы жив отец, не надо было бы нам расставаться — и мы переехали бы на джайляу… А так куда ехать, когда на шее слепая мать и больная сестренка?.. Был бы в семье еще хоть один мужчина, тогда другое дело!
— Ну и чудные вы люди! — рассмеялся плетущийся сзади Султангали. — Все спорите, и без толку! А по мне нет лучше, чем живот набить, лежать на солнышке да по сторонам поплевывать! Вот я за один день, например, столько могу заработать, сколько взрослый и за месяц не за работает! Да еще и отцу помогаю, и тебе, головотяпу! Да если б не я, вы б давно с голоду по дохли бы! Думаешь, зря отец меня домой умолял вернуться?
— Что же ты вернулся? — не выдержал За гит. — Ты же говорил, тебе и без нас хорошо живется!