Золото в снарядном ящике…
Шрифт:
С бо-о-ольшим уважением матрасники относились к нашей «Акуле» – и поэтому в головах заокеанских мальчишей-плохишей стали рождаться один за другим планы по её нейтрализации. Но и у нас в штабах дядьки сидели великомудрые, при больших погонах, некоторые даже в очках. И составили они планов громадьё по защите и обороне нашей великой оборонной надежды, а, чтобы какой-нибудь плохиш тайны военной не выдал, спрятали они свои планы в сейфы стальные и только самым-самым большим начальникам давали указивки: «А не выделил бы ты, мил человек, истребителей быстрых, чтоб Лицу Заднюю прикрыть? А ты, душа моя, станции радиолокационные да радио- и радиотехнической разведки по сопкам высоким рассредоточь да замаскируй от супостата натовского! А тебе, касатик, (не путать ни в коем случае с
И завертелось-закружилось, да полетело во все направления! Заворочался отработанный механизм управления Северным флотом, во всех объединениях и соединениях флагманские специалисты ночами не спали, решения готовили. А попробуй поспи, если вышел в 16 часов Начальник штаба, да приказал: «Необходимо разработать Решение комбрига по «……»! И у вас, товарищи офицеры, уйма времени – можете особо не торопиться – целых три дня – вечер, ночь и утро! В общем, горячку не пороть, но к подъёму флага – Решение мне на стол! Иначе всех порву и пойдут гулять клочки по закоулочкам!»
Обложились «флажки» (то есть флагспецы) картами, планшетами, справочными материалами, наставлениями да боевыми уставами, повис на ФКП (флагманском командном пункте) дым табачный слоями не перемешиваюшимися («Беломор», «Ява», «Космос», «Прима» или даже «Нищий в горах», как местные острословы называли сигареты «Памир»). Спиленные наискось гильзы от 76-миллиметровых снарядов, используемые в качестве пепельниц, постепенно наполнялись окурками, очумевшие вестовые кают-компании офицеров рысью носились по трапам вверх-вниз, неся подносы с дребезжавшими в подстаканниках стаканами с чаем или кипятком (для запасшихся из дома дефицитным растворимым кофе). Впрочем, в такие ночи кофе по-братски делился на всех, а опустевшие банки непонятным образом исчезали из помещения ФКП (жестяные стенки банок прекрасно подходили для всяких матросских поделок для души и сердца).
Попервоначалу все кричали: «Да это невозможно! Как это – к утру сделать?!! Да тут на неделю работы, и то не хватит…» Но ближе к трём часам ночи Решение вырисовывалось уже во что-то вполне разумное и осязаемое, появлялась уверенность в том, что НШ увидит на столе добротно и со знанием дела, а местами даже с тактической хитростью, рождённое в творческих муках Решение! И не пойдут поутру «гулять клочки по закоулочкам!»
Закатав рукава кремовых рубашек, сняв галстуки и расстегнув воротники, «флажки» с красными, налитыми кровью от недосыпа глазами, тонкими карандашными линиями рисовали на навигационных картах и больших листах бело-голубого ватмана секретное решение в полном соответствии с «Наставлением по службе штабов» и «Тактическим руководством ВМФ». На маленьком диванчике, прислонившись друг к другу, дрыхли «айвазовские», – штабные матросы и старшины, как правило, с тяжёлым студенческим прошлым (то есть, призванные на службу после первого или второго курса института или университета). Задачей этих народных художников было изваять в граните и бронзе при помощи набора плакатных перьев и коллекции баночек с разноцветной тушью то самое Решение из едва видимых на картах и ватмане каракулей офицеров штаба. И происходила смена – офицеры в изнеможении падали на диванчик, а зевавшие «айвазовские» быстро и споро начинали «поднимать» карту, оттеняя различными ухищрениями береговую черту, края таблиц, красные значки своих кораблей, подводных лодок, сил и средств обеспечения, ну и, естественно, синие значки вражины-супостата.
В 7.30 на чистый и проветренный ФКП упругой походкой влетал НШ, принимал доклад распорядительного дежурного по бригаде, оглядывал строй свежевыбритых щеголеватых «флажков» и говорил: «Ну-ну, посмотрим, что вы здесь наваяли…» Ему в руки заботливо вкладывался текст пояснительной записки к Решению, НШ хмыкал, ползал карандашом по карте, по таблицам взаимодействия, удовлетворённо улыбался. «Ну, это всё никуда не годится! Эта мазня недостойна даже первого класса церковно-приходской школы, поэтому её нужно отправить в одиночное
Комбриг, будто бы разведчик Иоганн Вайс в фильме «Щит и меч», в считанные секунды впитывал в себя перелистываемую со скоростью страница в секунду пояснительную записку, затем резюмировал: «Пороть вас некому, а мне некогда! Если бы было времени побольше, я бы вам показал, как надо не по шаблону, а с элементами военной хитрости… Эх, вы… Всё, я в штаб дивизии!» Мичман-секретчик лихорадочно засовывал всё в секретные портфель и тубус для карт, закрывал, топил в пластилине контрольную веревочку, плевал на латунную рельефную печать, размазывал на ней слюну и опечатывал ею плоды ночной работы для сопровождения комбрига в штаб дивизии.
В.М.Модестов
Примерно та же картина повторялась и у комдива, и, потом, в штабе флотилии в Полярном. Несмотря на то, что Решение «…никуда не годится!», оное, в конце концов, было утверждено всеми военачальниками и потом, как в «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова, «стремительным домкратом», в виде боевого распоряжения, упало на голову командира сторожевого корабля «Громкий» капитана 3 ранга Владимира Модестовича Модестова. Известие о том, что кораблю надо переться в Заднюю Лицу, да ещё и в дежурство по ПВО, породило на корабле всеобщее уныние.
Западная Лица! От неё вытягиваются лица! Что делать нам, надводникам, в царстве подводного флота? Старые, бывалые офицеры «Громкого» (24–26 годов от роду) делились своими воспоминаниями с лейтенантами: «Да там хрен с причала выйдешь! Пропускной режим жёстче, чем в Кремле! С голоду сдохнем! Опухнем! Да там, даже, если с причала выпустят, то до цивилизации не дойти, а каламбины (или кунги – так на Северах называют грузовики с кузовами для перевозки личного состава) только своих подводников берут! И то, там все как селёдки в бочку трамбуются! Эх, иттить твою переиттить…» Но мы ещё не знали, что нам было начертано идти не просто в «ужас!», а именно в самый «ужас-ужас!» – губу Нерпичью, где стояла таинственная и еще неведомая нам страшная и громадная «Акула» – тяжёлый крейсер ТК-208.
Дальше всё было буднично. Модестов доложил комбригу-10 своё Решение, которое, естественно, не очень отличалось от ранее принятого нечеловеческими усилиями флажков и «айвазовских». Комбриг с большой нежностью благословил Модестовича: «Командир! Если обгадишься – лично уестествлю!» После чего В.М.Модестов, чертыхаясь и вспоминая весь невероятный свой запас нецензурных слов и словосочетаний, отправился на «Громкий».
Привычно прослушав доклад старпома, встречавшего его на трапе, под перезвон колоколов громкого боя (три длинных звонка – Командир прибыл!!!), Модестов выдал: «Старпом, …………… мы……………., я……………… а если……………, то…………………., всем вам …..(маленькая полярная лиса), и Вам лично – туда же! Вольно!»
Старпом, получив столь исчерпывающие указания, спинным мозгом выдал команду дежурному по кораблю старшему лейтенанту Вове Родаку: «Учебная тревога! Корабль к бою и походу приготовить!» Опять морозный вечерний воздух рванули колокола громкого боя. Эльдробусы (ни за что не догадаетесь, но я выдам военную тайну – это означает л/с, то есть личный состав – Эль-Дробь-Эс), на ходу одеваясь в положенную форму одежды, «мухой» полетели по боевым постам в соответствии с мудрой замечательной книгой – «Книга корабельных расписаний большого противолодочного корабля 2-го ранга проекта 1135М». На самом деле, я не ошибаюсь – при спуске «Громкого» на воду на кораблестроительном заводе он числился БПК 2-го ранга, однако, в связи с неуклонным нашим разоружением, был потом переклассифицирован в «Сторожевой корабль 2-го ранга».