Золото. Назад в СССР 1

Хлебов Адам

Как только он это сделал, Ямазов остановился, развернулся, и скинув с плеча ружье, дослал патрон в патронник.

Я не сразу понял в чем дело… Ямазов выстрелил в воздух. Он смотрел куда-то назад, нам за спины.

Я обернулся и увидел, как метрах трехстах мелькнул силуэт тундрового волка.

Он смотрел на племянника налитыми гневом глазами.

— Ты тайком выбрасывал еду из рюкзаков во время остановок?

— Я только свою, — чуть не рыдая, ответил юноша.

Ямазов перешел

на свой родной язык. Было видно, что он отчитывает парня, который был в подобном походе впервые.

— Иди и собери все обратно!

Муса кивнул и собрался бежать, но Султыг его остановил.

— Где твое ружье? Ты его вместе с мужским достоинством потерял?

Стоящий неподалеку Степан выступил вперед и снял одну из двух винтовок висящих у него на плече.

— Вот она. Мне был не сложно нести, — он протянул оружие юноше. Тот быстрым движением перехватил, проверил наличие патронов и побежал.

Было видно, что парень хорошо разбирается в оружии и держит его в руках далеко не первый год.

— Зачем, ты его расхолаживаешь, Степан? — спокойно спросил Ямазов, — неужели ты не понимаешь, что я взял его с собой, чтобы в этом походе сделать из него мужчину. Возраст пришел, восемнадцать ему уже.

— Я не знаю, зачем вы взяли, делать мужчину или учить уму разуму — это ваше дело. Но видно, что парню тяжело. Сломается он. Что будем делать? Двоих спасать. Ведь, может быть, где-то человек до сих пор нашу помощь ждет.

— Не сломается. Меня в пятнадцать лет отец заставил бычка на плечах десять километров в горное селение пешком нести. Я не сломался и он не сломается. Мужчинами становятся не те, кто под юбку лазить умеет, а те, кто может на своих плечах мир носить.

— Ну, Султыг Ямазович, — подключился Гунько, — вы и вправду, полегче бы, с парнем? А? Мы так до места никогда не дойдем.

Вместо ответа Ямазов сказал, что у парня несколько лет назад пропал отец. Погиб скорее всего. И Мусу по большей части женщины воспитывали. Сейчас он забрал его к себе.

— Ай-яй-яй, какая трагичная история. Безотцовщина в наше-то время. Жаль мальчишку.

Хорошо, что Гунько не предложил разделить вес груза Ямазова на всех. Это было бы верхом лизоблюдства.

Мы с парнями из горноспасательного успели уже тихо проговорить и самостоятельно решили облегчить Мусе рюкзак.

В походе в самом начале такая помощь крайне затруднительна. Все идут заполненные под завязку запасами и снарягой.

Через некоторое время Муса вернулся. Складывалось впечатление, что еще никогда в жизни он не чувствовал себя так плохо. Обессиленный и обескураженный он сел прямо на землю прямо рядом со своим рюкзаком.

Руки не слушались и пальцы никак не могли развязать узлы на горловине.

Ямазов демонстративно отвернулся, чтобы не видеть «этого позора».

Я присел на одно колено и помог юноше.

— Слушай, Муса. Не нервничай. Ты просто больше не выбрасывай

продукты. Хорошо — волк был. Так и медведь может прийти по следу. Нас много мы его выстрелами отгоним, но тут могут другие люди ходить. Давай, что там у тебе есть тяжелого, переложить к нам?

— Оставьте! — потребовал Ямазов, — я сам возьму.

Ямазов развернулся и снова отругал на своем языке Мусу. Мне показалось, что он просто не хочет, чтобы мы увидели содержимое их рюкзаков.

— Уверены? — спросил Степан.

Но Ямазов не ответил и смерил племянника испепеляющим взглядом и поднял один из рюкзаков себе на плечи.

Но племянник встал сдернул одну из лямок и попытался отобрать рюкзак у дядьки обратно. И из-за внезапности ему это почти удалось.

Теперь лицо Ямазова полностью изменилось. Он улыбался, потому что посчитал это проявлением мужества. Он не позволил забрать поклажу и легонько похлопал парня по плечу.

Я был уверен, что где-то в глубине души, каждый выходящий впервые в поход с тяжелой поклажей, сталкивается с предательской мыслью о том, что лучше всё бросить и вернуться в городской уют.

Соблазн настолько велик, что далеко не каждый взрослый мужчина в состоянии с ним справиться. Те кто не справляется покидают Зону навсегда и больше никогда сюда не возвращаются. Север не для слабаков. Это правда.

В сознании вспыхнула еще одна вспышка воспоминания.

У меня такое было в одной из первых экспедиций. Я шел один на небольшом перегоне между приисками и нес пробы, вместе со своей поклажей. Тогда я безумно устал и был обезвожен.

Щеки и глаза у меня ввалились, тело, а особенно ноги были налиты свинцовой тяжестью. Я больше себя чувствовал не человеком, а вьючным животным.

Последний километр, который нужно? было преодолеть с грузом, не был еще пройден, а уж моя дикая злость сменилась слезами. Это были слезы бессилия? и отвращения к самому себе.

Мне казалось, что никогда еще ни один человек не чувствовал себя до такой степени побежденным.

Когда последний километр был уже на исходе, я, собрав? остаток сил, кое-как дотащился до места стоянки и упал? вперед ничком с рюкзаком на спине.

Это не убило меня, но я очень долго не мог встать, при том, что я примерно полчаса пролежал неподвижно, не в силах пошевелиться, не в силах расстегнуть ремни и снять с себя тяжелый рюкзак.

А такие случаи не часто, но бывали. Старожилы рассказывали, что некоторые гибли от крайнего истощения прямо в экспедициях

Старатели в это время ушли на реку и в лагере никого не было.

Единственное, что заставило меня вылезти из под рюкзака это мысль о том, что если другие могут выживать в этих местах, работать и приносить пользу стране и другим людям значит и я могу.

Я подбадривал себя мыслью о том, что у меня не все так плохо, в войну у людей было хуже. И это реально помогало.