Золото. Назад в СССР 3

Хлебов Адам

Он немного подумал. Мои слова произвели на него благоприятное впечатление, он как-то внутренне посветлел приосанился и ответил:

— Хорошо, ты прав. Сколько веревочке не виться… Тут убегать некуда. Это не Москва. Сколько я протяну? Бичом без документов и будущего мне становится не хочется, я не безродная собака, а человек. Даю, слово, что как только вместе с тобой или без тебя попаду в цивилизацию, туда где есть менты, то пойду и сдамся. А пока вверяю тебе свою судьбу.

Он встал и, протянув мне руку спросил:

— По рукам?

Он

спокойно смотрел мне в глаза. Голос Латкина прозвучал очень искренне, было очень трудно ему не поверить, но он не учел одного.

Его гладкие подбородок, скулы и щеки прямо сверкали и кричали о свежем бритье. Так бывает, если человек бреется каждое утро, и сегодняшнее не было исключением.

Глава 9

Он встал и, протянув мне руку спросил:

— По рукам?

Он спокойно смотрел мне в глаза. Голос Латкина прозвучал очень искренне, было очень трудно ему не поверить, но он не учел одного.

Его гладкие подбородок, скулы и щеки прямо сверкали и кричали о свежем бритье. Так бывает, если человек бреется каждое утро, и сегодняшнее не было исключением.

* * *

Казалось бы я попал в довольно незавидную ситуацию, сидя в вагончике в далекой глуши, в тысячах километров от большой цивилизации с беглым диссидентом и ограниченным запасом патронов и еды.

Ведь большинство моих сверстников имели образование, профессию, стабильную зарплату и работу. Кто-то жил перспективой, будущим, кто-то с пользой или без пользы растрачивал настоящее. Люди ходили в кино, в кафе и на танцы.

Они получали от государства жилье — благоустроенные квартиры со всеми удобствами и как могли, строили в них уют. Мало кто захотел бы поменяться со мной местами.

Но я не испытывал никакого дискомфорта и знал, что у меня есть то, чего им никогда не увидеть и не ощутить.

Они не знают, что такое крепчайший, но чуткий сон, волчий аппетит, крепчайшее здоровье. Они скорее всего никогда не испытают, что такое настоящий голод, настоящая многодневная усталость.

Им незнакомо опьянение работой геолога и суровое очарование Севера, когда кровь в венах бурлит от найденных золотых чешуек, песчинок и камешков или открытия золотоносных районов.

И пусть для этого мне нужно трижды сидеть в это балке с уголовниками, давать отпор гаглайским кланам и блатным группировкам, выдерживать штормовые ветра, проваливаться в болотные топи и медвежьи ямы в экспедициях и бороться с недоброжелателями в Геологическом Управлении.

Я ни за что не поменялся бы местами с теми, кто на Большой Земле. Нам дворцов, заманчивые своды, не заменят никогда свободы.

Потому что у меня есть свобода и цель. Найти те самые потерянные месторождения. Иначе зачем это всё? Зачем существует этот Северный край, созданный для того, чтобы его покорял человек и узнавал, чего он стоит на самом деле.

Я не торопился разоблачать Латкина, которого

могли звать и вовсе по другому. Север сам сбрасывает покровы, заставляет обнажить душу и показать кто есть человек в своей сущности.

Он сделал вид, что принял мои условия. Ну что же, я сделаю вид, что поверил. Я все думал когда и каким образом он успел побриться? и пришел к выводу, что брился он насухо, снаружи, когда выходил за дровами.

С утра узлы на кистях выглядели точно так, же как и вечером, когда я связывал. Значит где-то там у него припрятана бритва. Я позже обыщу все вокруг, а пока буду относится к нему как и обещал. как к другу и брату.

Ведь между братьями очень по-разному складываются отношения. Я заметил, что очень часто между старшим и младшим братом, а в советской семье часто было по двое детей, возникает и сохраняется всю жизнь напряжение.

Двое самых близких по крови людей, тянутся к друг другу и в тоже время взаимно отталкиваются.

— Андрюха, собирайся пошли искать воду.

— Что вместе пойдем?

— Конечно, нужно пройтись, размять косточки

— Если честно, то я вчера наразминался, пока тут по улице бегал. Но раз ты у нас старший, то слово твое закон.

Я пропустил мимо ушей последнюю колкость, только вытащил из рюкзака и бросил ему свой запасной свитер. Он бы связан из красных шерстяных нитей, рисунком в широкую косичку, с горлом, как у водолазки.

Его мне подарил Гибарян. Моему другу обе бабушки не сговариваясь связали по два свитера. И каждая проследила, чтобы он непременно взял именно ее вязание.

— С возвратом! Носи бережно, этот свитер подарил мне дорогой сердцу человек.

— Девушка?

Я отдал именно это свитер не просто так. Я внимательно следил за его мимикой. Узнал ли он? Точно такой же свитер носил Гибарян, в те злополучные дни с поломанной ногой в окружении беглых уголовников.

Если проводник маячил, где-то недалеко от них, то он обязательно узнает этот вязаный рисунок.

— Нет, мой напарник. Мы с ним в геологоразведовательную партию ходили в конце весны, в начале лета.

Я прямо сканировал его лицевые мышцы, но если он и узнал свитер, то ни один мускул на его физиономии не дрогнул.

— Повезло ему с напарником.

— Это еще почему?

Я достал из рюкзака еще пару запасных шерстяных носков.

— Основательный ты. Опытный. Хоть и молодой, но чувствуется уже много повидал.

Хотел бы ему рассказать сколько мне лет на самом деле, и что это не первая моя жизнь, но не стал, потому что знал — любой слушатель сочтет такого рассказчика за сумасшедшего.

— На держи, — я протянул ему носки, — не побрезгуй они чистые, я ни разу не надел еще.

— Не, благодарю, не надо. У меня свои есть.

— Держи я тебе говорю, надевай сверху своих, чтобы не мерзнуть. Ты же не хочешь ноги отморозить, чтобы потом пальцы чернели и отваливались. Бери, я от души, как у вас в зонах говорят.