Золото. Назад в СССР 3
Шрифт:
Волк очень нравился Гранину. Это хищник удивителен. По его словам волк был символом свободы. Он необычайно терпелив и вынослив. Он моногамен, как и лебедь. Весь волчий клан, вся стая нежно заботится о потомстве.
Если в стае погибает кормящая мать-волчица, то другие суки своим молоком спасают волчат. А самцы охраняют всех от опасности.
Это не медведь, который смылся в свою персональную берлогу — и пусть медведица выносит всё на своих плечах. Медведям медвежата не интересны, так же как и семьи.
Гранин был
Они подчеркивали солидарность волков, их слаженность в противостоянии жизненным невзгодам. Нам людям, по его мнению, не стыдно следовать волчьим заповедям.
Наоборот. Мы должны брать с него пример. С их морали. С волком трудно иметь дело, когда покушаешься на его территорию, жизнь, свободу.
Мда, но после вчерашних звуков чавкающих челюстей снаружи ну его в баню такую волчью мораль. Раз и навсегда. Человек человек волк, означет, что слабого сожрут.
Морально я был готов к такому повороту с самого первого дня нашего знакомства, но после вчерашней битвы не на жизнь, а на смерть с этими самыми тварями, волками — это было шокирующе несправедливо.
Из двух вариантов идти за ним или оставаться я выбрал первый.
Во-первых,мой инстинкт самосохранения подсказывал, что оленеводы могут прийти как завтра, так и в течении двух недель.
В таком случае я ослабну до такой степени без еды, что пускаться в погоню будет бессмысленно. Если идти за ним, то именно сейчас. Потому что оленеводы могут вообще не прийти.
Во-вторых, нельзя оставлять зло безнаказанным. Раз Латкин допускал для себя совершение такой подлости по отношению ко мне, то наверняка он мог также отнестись и к другим.
Черт бы тебя побрал Латкин. Я прошел до двери и выглянул с опаской наружу.
Но никого не не увидел. Волков будто и не бывало. Они ушли. Как не было и Латкина.
— Ан-дрю-ха—а-а-а! Л-а-а-а-т-к-и-и-и-н! — крикнул я в бело-серое безмолвие.
Но ответа не последовало. Может он и слышал меня, я не знал как давно он ушел, может мой бывший сосед по балку ушел недалеко и все еще находился где-то рядом, но он молчал.
Тогда я вернулся разжег печь и поставил греть воду. Потом попробовал натянуть на ногу ботинок, это оказалось невозможным.
Тогда я достал все запасные пары носков и нацепил на больную ногу все, какие сумел.
Я осторожно выбрался наружу держась за стенку балка. Он забрал в том числе мою винтовку. Обойдя балок вокруг я не поверил своим глазам.
Туш убитых волков не было видно. Совсем. Ни костей ни шерсти. Сородич их сожрали. Только следы запекшейся крови.
К моему счастью, я с первой попытки взобрался на крышу и стал разглядывать цепочку следов оставленных Латкиным.
Он шел в восточном направлении. Нетрудно догадаться, что он направился в сторону зимовья, расположенного в шестидесяти километрах отсюда
Рядом с зимовьем был ручей, и наверняка в нем нашлось бы многое для выживания.
При благоприятной погоде можно дойти дня за четыре.
Он спешил уйти, забрал ружье, но впопыхах оставил свою вчерашнюю пику и мою дубину.
Спустившись вниз и подобрав пику с дубнкой я вернулся в балок. Из еды у меня оставался кусок сахар и кипяток. Подумав я убрал сахар в карман и выпил кипятка представляя, что это чай.
«Позавтракав» я огляделся и поискал из чего можно сделать костыли
Я присел на корточки посреди широкого прохода между двумя сопками расположенными недалеко друг от друга и посмотрел на длинную вереницу следов, следующих вдаль.
Здесь он останавливался и перекусывал. Это был понятно по брошенной им обертке от плитки шоколада, которую я берег, как «н. з.» — неприкосновенный запас.
Может это и неразумно, но я помня об Алексее Петровиче Маресьеве, человеке — легенде, всегда брал с собой в экспедиции шоколад. На том самый всякий случай.
Я огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что мне ничего не угрожает. К досаде от того, что совершенно недостойный утырок пользовался моим шоколадом, добавился прессинг окружающего пейзажа.
Теперь, когда из оружия у меня была пика за спиной и дубинка на поясе, а из еды кусок сахара, бескрайняя пустыня подавляла его своей несокрушимой силой, угнетала своим страшным спокойствием.
Мне показалось что я задрожал, словно в лихорадке, но я знал, что это просто гнев который нужно было погасить. А может страх?
Я уже испытывал подобное в той прошлой жизни, когда видел летящий в мою дверь немецкий внедорожник. Это заставило меня опомниться.
Пересилив свою злость, я собрался с духом и, опершись на костыли встал в полный рост.
Потом передвинул котомку за спиной ближе к левому плечу, чтобы тяжесть меньше давила на больную? ногу, и медленно и осторожно заковылял дальше, морщась? от боли.
Я шел не останавливаясь. Совершенно не обращая внимания на? боль, в ноге.
Ковыляя с отчаянной решимостью, я то торопливо взбирался? на вершины небольших холмов на тропе, то спускался вниз видя перед собой гребни за которыми, где-то впереди скрылся Латкин.
Когда становилось особенно тяжело я начинал петь.
«Адиос мучачос компаньерос де ми вита. Адиос мучачос компаньерос де ми вита, Дэ волисарме ми буэно мучачада… Со терминаро пара ми тодас ла фарра, Ме куэпро энфермо норасистэ маааас». Мое любимое аргентинское танго.
Говорят, аргентинцы и аргентинки больше не танцуют под эту песню. Считают, что она проклята. Я снова вспомнил, что ее автор разбился на самолете.
Может и мое время пришло? Я слишком часто в последнее время бесплатно пользовался услугами госпожи фортуны.